Григорий Карев - Твой сын, Одесса
— Тебе что, девочка?
А Нину зло взяло: Яша в тюрьме, брат ее тоже, небось, не мед ложкой хлебает, а она, вишь ты, фигли-мигли старику строит. Взяла и брякнула сразу:
— От Яши письмо тебе.
— Вот как! — еще раз повела накрашенной бровью и так плечиком дернула, что Нина чуть не заплакала от обиды.
Лена письмо взяла все-таки. Прочитала и рассмеялась Нине в лицо:
— Ха-ха! Ты, девочка, небось, тоже думаешь, что я твоему братцу пара? Да?.. Ну что же ты не смотришь на меня? Смотри, девочка, смотри. Правда же я — красивая?.. Ну зачем же мне нужен твой брат? Зачем?.. От него же потом, наверное, несет…
Нина вынесла все — унижение, обиду, стыд. Ей хотелось провалиться сквозь землю, только бы не слышать этих насмешек, этих издевок над ее братом. Она не убежала только потому, что знала: Яша ни за что не поверит, что Лена так могла говорить о нем, такими насмешками встретила его письмо. Но как она возненавидела эту напудренную, нарумяненную, раскрашенную куклу! А та взяла изорвала Яшино письмо на мелкие-мелкие кусочки, скатала их шариками и по одному побросала в мусорницу.
— Вот так и передай своему братцу, девочка. Так и передай… Ну, что же ты стоишь?.. Ах, ты ждешь письменного ответа? Ну что ж, изволь!
Она ловко выхватила из кармана пьяно покачивающегося на каблуках офицера карандаш.
— Но-но, мадемуазель… — захлопал глазами офицер.
Но Лена состроила ему такую милую рожицу и так кокетливо улыбнулась, что он тотчас растаял.
Лена торопливо начиркала записку, вырвала листок. Кончиками пальцев, словно боялась прикоснуться рукой к руке, протянула записку Нине:
— Возьми. Можешь передать.
Нина чуть не изорвала записку, прочитав ее дома:
«Привет из «Южной ночи»! Я счастлива. А ты? Самое глупое, что ты мог придумать, это — попасть в тюрьму. И еще — писать мне!»
И подписано каким-то странным словом — Ли! Вовсе и на имя не похоже! И еще, вместо восклицательного знака, — высокая черточка с перекрестьем вверху…
Нина долго не решалась передать это письмо Яше — ему и без того горя не обобраться. Но Яша на каждом свидании, в каждой записке спрашивал о Лене, и Нина решилась наконец.
Каково же было ее удивление, когда Яша, прочитав письмо тут же, на свидании, чего раньше никогда не делал, прижал письмо к щеке и странно-странно улыбнулся… Видно, многое рассказали Яше и короткая подпись — Ли, и та длинная вертикальная черточка с перекрестьем наверху — будто от маяка лучи в разные стороны! Значок, придуманный детьми-романтиками, все-таки сослужил свою службу.
— Не ходи больше к ней, Нина, — сказал Яша.
Но сказал таким голосом, будто вот-вот заплачет от счастья: «Нашла-таки Лена тропку к моим друзьям!»
«Не показывай батьке и маме:
Нина, это — для Лиды и тети Домны. Если вы боитесь заложить в торбу, то возьмите тесто и испеките хлеб весом в полтора-два килограмма и в него запеките то, что я просил. Смотрите, ту штуку заверните в масляную бумагу, вложите в тесто и испеките хлеб. Заложите туда и патроны.
14.07.42.
Яков».Эх, Яша, Яша! Будто не знаешь, что за свиданиями со смертниками следят особенно строго, ничего передать невозможно без осмотра темницера, а передачи осматривают опытные тюремщики, и разница в весе обыкновенной буханки и буханки с запеченным револьвером была бы сразу обнаружена. Яша, Яша. Не наша вина в том, что до сих пор не смогли передать тебе оружие. Ничего, передадим еще!..
«Здравствуйте, дорогие! Пришлите газету. Какое положение в городе? Что вообще слышно? Мне осталось жить восемь или десять дней до утверждения приговора.
Я отлично знаю, что меня не помилуют. Им известно, кто я такой. Все из-за провокатора. Запомните его фамилию, запишите, а когда придут Советы, то отнесите куда надо. Этот провокатор — Бойко, Петр Иванович, он же — Федорович, Антон Брониславович… Он продал своих товарищей, продал нас и еще раз продал, когда мы думали бежать из сигуранцы… Но я думаю, что Старику тоже придет конец. Его должны убить, как собаку. Еще ни один провокатор не оставался жить, не умирал своей смертью. Так будет и с этим, мне и моим товарищам было бы легче умирать, если бы мы знали, что эту собаку прибили.
Не унывайте! Все равно наша возьмет. Еще рассчитаются со всеми гадами. Я думаю еще побороться с ними. Если только удастся. А если нет, умру, как патриот, как сын своего народа…»
Через два дня после того, как Нина принесла это письмо и прочитала матери, вечером во дворе появился Бойко-Федорович. Матрена Демидовна стирала в корыте Яшино белье. Как увидела его, так и застыла с намыленной рубашкой в руках.
— Это белье Яков в тюрьме не носит, — показал на корыто Федорович. — Он стелет его на пол, а когда белье загрязнится, передает обратно, чтобы без крови, без следов побоев. Тревожить вас не хочет. А на нем одежа вот какая.
Федорович бросил к ногам Матрены Демидовны иссеченные проволокой, в рыжих пятнах запекшейся крови Яшины брюки.
Матрена Демидовна не пошевелилась, смотрела неморгающими близорукими глазами, будто ничего не видела перед собой.
— А вот Лешке вашему уже хорошо, — спокойно продолжал Федорович. — Он во всем сознался, его перевели в Бухарест, он там работает, почти на воле. Только без права переписки.
Матрена Демидовна молчала. Бесшумно скапывала мыльная пена с зажатой в руках сорочки.
— Вы бы повлияли на сына, пусть сознается. И ему хорошо будет…
— Эй, Старик! — закричала на весь двор Нина, выбегая из квартиры. — Бойко-Федорович! А ну, уходи отсюда, гад! Уходи, а то людей кликну. Ты от ихних глаз сгоришь, предатель!
Федорович, трусливо оглядываясь, побежал со двора.
И сразу же вынырнул из темного угла дворник, горбатый Степан. Он все слышал. Он подошел и сказал, не поднимая глаз:
— Вы бы, если что, съехали отсюда, мадам Гордиенко. Тут вас знают, покою не дадут… А я бы нашел вам тихую квартиру. У сестры моей… Вам пока затеряться промеж людьми надо, мадам Гордиенко…
Непонятный, странный этот дворник Степан. Может, и в самом деле он пожалел тогда убитую горем Матрену Демидовну и осиротевшую Нину. А может, хотел им западню какую подстроить! Кто знает?.. Говорят же, что сын его Григорий под Севастополем воюет, а невестка как сквозь землю провалилась, когда фашисты в город вошли…
«Здравствуйте!
Я вас просил, чтобы вы передали черные брюки. Перешейте, чтобы они были мне впору. Белых присылать не надо. Как здоровье батьки? Какое положение в городе? Книгу. Почему нет газеты? Добейтесь свидания. Нашему этапу запрещают смотреть в окна. Что слышно на фронте?..
