Вилли Майнк - Удивительные приключения Марко Поло
Может быть, ей пойти в дом? Нещадно палило послеполуденное солнце. Воздух был недвижим — ни одного дуновения, которое принесло бы хоть немного свежести. А пестрая промасленная бумага, которой были затянуты окна дома, почти не пропускала знойного света, и в комнатах всегда было прохладно и сумрачно. И все же Ашиме больше хотелось остаться в беседке. Здесь она была одна и никому не мешала.
Марко, видно, даже не заметил, что ее нет в доме. Он так быстро пересек двор. Кто знает, о чем он думает? Его лицо стало замкнутым, на всем его облике была печать какой-то озабоченной деловитости. Ей казалось, что он очень изменился.
При дворе великого хана один праздник сменялся другим. Император подарил Марко сверкающую золотом одежду, всю расшитую жемчугом и драгоценными камнями. Марко объяснил ей, что одежда эта стоит пятнадцать тысяч золотых бизантинов.
— Погляди только, Ашима, даже венецианские дожи не носят таких одежд. На нее можно купить целый корабль, — сказал ей тогда Марко.
Роскошь и блеск императорского двора, должно быть, его все же ослепила. Два простых белых цветка жасмина в иссиня-черных блестящих волосах он бы даже не заметил.
Трава на лужайке сада была разных оттенков — и сочно-зеленая, и желтоватая, но желтоватая преобладала, — и вся она поникла, ожидая вечерней росы. Трудолюбивые пчелы кружились вокруг благоухающего куста жасмина, впивались хоботками в венчики цветов и переносили цветочную пыльцу на своих мохнатых лапках. Мимо беседки проползла черепаха — совсем крохотная, не больше указательного пальца Ашимы. На лужайке кипела своя жизнь — бегали муравьи, ползали жуки, жужжали мухи. Из норок выглядывали головки полевых мышей.
Наверно, Марко сидит сейчас в своей комнате и записывает все, что видел и слышал при императорском дворе, либо он склонился над книгами, изучая монгольский и уйгурский языки. Ходят слухи, что ко двору великого хана прибыла тысяча девушек из племени хункират, одна другой прекрасней и все знатного рода. Если какой-нибудь вельможа при дворе желает взять себе новую жену, он должен подать прошение. А великий хан, в случае доброго расположения к просителю, приказывает дать ему одну из этих девушек в жены, да еще и ценные подарки — в виде приданого. Так его величество заботится о своих придворных.
В доме было настолько тихо, что казалось, все там спят. Большая яблоня, вся увешанная желто-красными яблоками, стояла не шелохнувшись. Ашима подумала, что она, наверно, не менее красива, чем девушки из племени хункират, и провела рукой по лбу, по носу, коснулась пальцами тонко очерченных губ.
Когда-то он отдал ей свое одеяло. «Дай его Ашиме, — сказал он Матео. — Мне оно не нужно». Это было давным-давно. Тогда ей казалось, что жестокая стужа и снежный буран убьют ее, а потом они спустились с суровых гор в пустыню, и, когда ее коснулись первые лучи солнца, она поняла, что выживет.
Том-том-том! Три барабанных удара глухо прозвучали в душном воздухе пустыни. «Слышишь, Ло Бцан? Три удара? Они нашли его…» Он лежал неподвижно на песке. Как он осунулся! Она дала ему воды. Он жадно выпил и благодарно ей улыбнулся. После пяти дней и ночей мучительных поисков она почувствовала, как жизнь возвращается в ее окаменевшее от ужаса тело.
А теперь она тихо сидит в беседке и мечтает. Если бы кто-нибудь пришел к ней и спросил ее: «Что было самым прекрасным в твоей жизни?»— она ответила бы не задумавшись. Нет, не жемчужное ожерелье, которое ей подарили. Что-то совсем иное… Она ведь так и не узнала, что в тот весенний вечер в Чаньчжоу Марко грозила смертельная опасность. Поэтому ничто не омрачало воспоминания о тех часах, которые они втроем провели в сумерках в комнате Матео. Когда она рассказала сказку о волшебном коне и сыновьях индийского царя, она впервые почувствовала, что полностью освободилась от мрачных теней прошлого.
Она навсегда запомнила каждое слово, произнесенное в тот вечер. В комнате было темно, угли сгорели, в жаровне лежал белый пепел. И вдруг Марко сказал: «Я отвезу тебя в Куньмин, Ашима. Когда мы будем при дворе великого хана, я попрошу его разрешения проехать через Катай. Мы отправимся вместе: Матео, ты и я».
Та сладостная боль, которую она испытывала, когда бывала одна, это, наверно, и есть тоска по родине. Они уже несколько лет живут в этом большом шумном городе, но Марко ни разу за это время не вспомнил о своем обещании отвезти ее в Куньмин. Ах, она и сама уже не знает толком, чего хочет…
Быть может, он втайне сердится на нее, потому что она отказалась принять участие в Белом празднике? Это был великолепный праздник в первый день Нового года[31]. Министр Ахмед собственной персоной пожаловал в дом венецианцев, чтобы лично поздравить их с Новым годом.
«Пусть счастье улыбается вам весь год. Пусть исполнится все, что вы желаете!»
Вот как велико было уважение к венецианцам при дворе великого хана!
Когда на пороге появился высокочтимый гость, весь дом всполошился. Все обитатели надели белые одежды, только она одна осталась в своем обычном шелковом платье, ибо белый цвет — это цвет траура у ее народа. Вот почему она не могла выполнить просьбу Марко и участвовать в Белом празднике монголов.
— Кто эта красивая девушка? — спросил Ахмед.
Она никогда не забудет взгляда, которым ее окинул этот страшный человек. Но министр, казалось, был дружески расположен к Марко.
— Это служанка?
— Нет, эта девушка живет в нашей семье, милостивый господин, — ответил Марко.
Ашима спряталась за спиной Матео, могучая фигура которого в свободной белой одежде казалась еще более внушительной. После обеда Ашима вышла в город. Со странным чувством глядела она на шумное веселье людей, облаченных в белые траурные одежды. Большинство катайцев были, как и она, в обычном платье. Но монголы, многочисленные иноземцы да катайские богачи, которые сумели занять в государстве теплые местечки, вырядились в честь императора во все белое.
Тяжело нагруженные вьючные животные шли непрерывным потоком по улицам. В этот день князья и чиновники всех провинций и государств, подвластных великому хану, посылали ко двору золото, серебро, бриллианты, шелка и белые шерстяные платки. Бесконечной чередой, под надзором всадников, которые поддерживали строгий порядок, церемонно проходили белоснежные кони через ворота императорского дворца. Животные были отборные, одно к одному, в серебряных и даже золотых сбруях. По заведенному обычаю каждая провинция отправляла в этот день ко двору девять упряжек белых коней — по девять в упряжке. В этот праздник император всякий раз получал табун не менее чем в сто тысяч голов.
