Николай Панов - В океане

Его голос перехватило, он даже поднес руку к горлу, но огромным усилием воли овладел собой.

— На мостике! Резко уменьшаются глубины. Идем к опасности!

Еще раз взглянув в эхолот, бросился на мостик.

— Полный назад! — услышал он команду Сливина. Звякнул машинный телеграф.

— Сигнальщики, передать на «Пингвин»: «Полный назад!»

Все последующее слилось в вихрь вытесняющих друг друга впечатлений.

По-прежнему работали под палубой машины, но стал тише свист ветра в снастях. Рванулись из-за кормы вспененные волны. И в то же время резкий толчок, как удар электрического тока, потряс мостик.

— Что там на юте? — крикнул Сливин. Пробежал по мостику, перегнулся через поручни.

По палубе, по металлическим ступеням трапов звучал топот многих ног. Сразу усилилась качка. Ледокол переваливался с борта на борт. Выбежавший из штурманской рубки Игнатьев ухватился за кронштейн.

— Лопнули буксиры! — раздался голос из темноты. — Боцман Птицын задет тросом!

Из-за кормы, где жидко блестели огни дока, торопливо мигал прожектор.

Семафор с дока! — громко, возбужденно читал Жуков. — Порваны оба буксира. Стоим на месте. Коснулись грунта.

Включить большой прожектор! — скомандовал Сливин. — Оба якоря к отдаче изготовить!

Шипя, вспыхнул над мостиком прожектор. Вогнутые зеркала бросили в темноту ослепительно яркий свет. Световой столб скользнул по воде, в его лучах ясно возникли ртутные полосы летящего косо дождя. Сзади взлетел из темноты ответный прожекторный луч. Он сиял с одной из доковых башен, стало видно, как бьются беловерхие волны в понтоны и по широкой палубе бегут фигурки людей.

— По местам стоять, на якорь становиться! — гремел голос капитана Потапова.

Отдать левый якорь! И немного спустя:

Отдать правый якорь!

— Капитан, штурман, заместитель по политчасти — ко мне! — прозвучал голос Сливина, перекрывший грохот якорных цепей.

Прожекторный луч мчался над мостиком в темноту. Дождь стекал тонкими струйками с лаковых козырьков фуражек. Капитан первого ранга вынул папиросу — и забыл закурить, комкал мундштук в мокрых пальцах. Но зычный голос начальника экспедиции был полон уверенности и силы — таким голосом отдавал он приказы в военные дни, под дулами фашистских батарей.

— Капитан! — командовал Сливин. — Лишь уточню обстановку — снимем док с мели, отведем на глубокое место. Ваша задача — в кратчайший срок завести новые буксиры.

Будет исполнено. — Залитое дождевыми струями лицо Потапова не казалось больше меланхоличным, возбужденно горели глаза.

Штурман! — повернулся Сливин к Курнакову. — Определите глубины вокруг. Дайте мне место поблизости — достаточной глубины для постановки дока на якорь. Когда снимем док с мели — все время будете докладывать лично мне изменения глубин.

Есть! — сказал отрывисто Курнаков.

Ефим Авдеевич! — взглянул Сливин на Андросова, только что взбежавшего на мостик. — Мобилизуйте весь личный состав — во главе с коммунистами и комсомольцами — на мгновенное выполнение приказов. Выясните, что с Птицыным.

Боцман Птицын руководит выборкой порванных тросов, — доложил Андросов. Вода часто капала с козырька его фуражки, он хотел вытереть пальцами козырек, но ледокол шатнуло, Андросов ухватился за поручни. — Я только что говорил с Птицыным.

Докладывали здесь, что он задет тросом…

Птицын был на корме, когда лопнули буксиры. Он упал, но сейчас снова на ногах, отказался пойти в лазарет…

Курнаков прошел в штурманскую рубку. Вдруг почувствовал себя очень усталым, сказались долгие часы напряженной вахты. Смотрел будто во сне, как Игнатьев и Чижов склоняются над навигационной картой.

— Если недостаточно учли дрейф, хоть на градус допустили просчет в счислении, — говорил Чижов, — это, товарищ лейтенант, — он прикинул на бумажке, — через шестьдесят миль дает уже отклонение на милю, даже при нашем ходе… Вот и получается — у семи нянек дитя без глазу…

Чижов покорился, когда начальник штаба принял решение не уходить с мостика, но теперь, после аварии, нужно было отвести душу. Это отлично понимал Курнаков.

— Но ведь не было просчета в счислении! — горячо откликнулся Игнатьев. — Прекрасно знаете, товарищ третий помощник, учли и ветер и течения, все время контролировались по глубинам. Начальник штаба предупреждал, что маячный огонь открылся слишком поздно.

— Значит, остается предположить, что маяк Скупкам каким-то образом переместился на милю к норду? — насмешливо сказал Чижов.

Курнаков встрепенулся. Сонное состояние прошло. Какая-то, еще смутная, догадка мелькнула в глубине сознания. Переместился на милю к норду! В памяти возник рассказ Олсена о бергенском разговоре… Трап, ловушка… И все эти необычайные события, начиная с происшествия в базе…

В рубку торопливо вошел Олсен. Его расстроенное, худое лицо блестело от влаги. Волнуясь, он заговорил по-норвежски, потом перешел на английский.

— Огонь маяка Скумкам исчез! — выкрикнул лоцман.

Все бросились на мостик.

Кончалась короткая ночь. Синеватый сумеречный свет просачивался сквозь мокрый войлок туч. Яснее проступала поверхность моря. Но было еще достаточно темно, чтобы увидеть маячный огонь. И они увидели его: как раньше, блистающее сквозь мокрую полумглу, белое световое пятно на черном горизонте.

Вот же он светит, маяк! — крикнул Олсену Чижов.

Но его только что не было, — сказал Олсен.

Погасший маячный огонь зажжен снова, — доложил Жуков от сигнальной мачты.

Белый огонь маяка Скумкам светил спокойно и ровно, откуда и должен был светить, как показывала мерцающая компасная картушка у борта. Ясно представили себе штурманы приземистую круглую башню на маленьком островке, с сияющим фонарем на ее вершине. Они прекрасно помнили рисунок и описание этого маяка на страницах лоции Северной Норвегии.

«Словно бы не на том месте он зажегся, где раньше горел», — чуть было не оказал вслух Жуков, все время не сводивший глаз с горизонта. Но тотчас подумал, что мог ошибиться. Даже, наверно, его ввело в заблуждение перемещение борта «Прончищева», под давлением ветра и волн все время вращающегося на отданных якорях.

Уже давно наступило утро.

Капитан первого ранга Сливин спрыгнул в пляшущий у борта ледокола вельбот, и несколько рук протянулось поддержать его, такого грузного, неповоротливого с виду. Но старый моряк даже не пошатнулся, сразу опустился на банку. Рядом сидел, глядел из-под надвинутого козырька фуражки Андросов.

— А, вы уже здесь, — одобрительно сказал Сливин. Только сейчас, спускаясь в шлюпку по шаткому штормтрапу, подумал он мельком, как трудно придется с этим упражнением замполиту, которому приказал тоже идти на док. А Андросов уже сидит спокойно на широкой банке, словно всю жизнь только и занимался лазанием по шторм-трапу в свежую погоду…