Приключения бригадира Этьена Жерара - Артур Конан Дойль
— Если только мне удастся залезть в одну из этих пустых бочек, я легко проберусь через цепь партизанских пикетов.
Мой план был прост и великолепен. Пораженный собственной находчивостью, я сейчас же направился к домику и, спрятавшись в кустах, стал наблюдать за тем, что происходило на дороге.
Около подвод хлопотало трое крестьян в красных шляпах. Они продолжали грузить бочки. Одна подвода была уже готова, они доканчивали погрузку другой. Около дома лежал еще целый ряд бочек.
Удача была всегда моей приятельницей. Недаром говорят, что удача — женщина: она всегда благосклонна к красивому молодому гусару.
Улучив момент, когда крестьяне вошли в дом, я быстро выскочил из кустов, вскарабкался на подводу и влез в одну из пустых бочек. Дно у этой бочки было цело, но крышки не было. Она была положена боком и открытый конец бочки был обращен внутрь.
Я скорчился, точно собака в конуре. Колени пришлось подогнуть к самому подбородку. Едва я успел устроиться, как крестьяне принялись снова за работу. Над головой моей раздался страшный треск. Они сверху положили еще бочку. За ней последовало еще несколько бочек, что мне было вовсе неприятно. Я спрашивал себя, как я выберусь из моего убежища, когда это станет возможно. Однако, думать о переходе через Вислу в то время, когда надо переходить Рейн, преждевременно, и я решил, что все пойдет хорошо.
Наконец, погрузка подвод была окончена и крестьяне двинулись в путь. Сидя в своей бочке, я посмеивался, ибо португальцы, сами того не зная, помогали осуществлению моего плана. По шагу волов я рассчитал, что мы движемся со скоростью трех верст в час. Провел я в бочке, друзья мои, по крайней мере, два с половиной часа. Я задыхался, все тело мое болело, а обоняние было отравлено резким и противным запахом винных осадков.
Наконец, я решил, что мы проехали уже опасную для меня открытую равнину и находимся недалеко от леса, покрывающего нижние склоны гор. Я стал размышлять о том, как бы мне выбраться половчее из бочки, но вопрос этот, против моего ожидания, разрешился очень просто. Подвода вдруг остановилась, при чем меня сильно тряхнуло, а затем я услышал следующий идиотский разговор:
— Где же? Где? — кричал один.
— На нашей телеге, — отвечал другой.
— А что это за человек? — спрашивал третий.
— Французский офицер. Я видел его шапку и сапоги.
Все громко захохотали.
— Я стоял у окна, — начал рассказывать кто-то, — а он сиганул в бочку. Да как ловко сиганул-то! Аккурат севильский тореадор, что от быка убегает.
— Да в какой он бочке-то? — спросил прежний голос.
— Вон в этой.
По бочке, в которой я сидел, сильно ударили кулаком.
Ах, какой пассаж, друзья мои и притом для человека с таким положением, как у меня! Сорок лет прошло с того времени, но как только вспомню об этих минутах, я всегда краснею. Сидеть, как курица, в клетушке, слушать грубый смех и шутки, сознавая, что порученное вам дело первостепенной и государственной важности провалилось так смешно и позорно!
Если бы кто-нибудь из этих негодяев пустил пулю в бочку и прикончил бы меня сразу, я благословил бы такого человека за то, что он меня избавляет от великого срама.
Между тем, португальцы принялись сбрасывать с телеги на землю бочки, а затем в мою бочку глянули две бородатые рожи и на меня устремились два ружейные ствола. Ухватившись за рукав моего мундира, они вытащили меня из бочки. Солнечный свет ослепил меня, и я стоял жмурясь и мигая. Должно быть, вид у меня был несколько странный и непривычный. Ноги у меня закоченели и я не мог их выпрямить. Все тело мое корчилось и кривилось, половина мундира—та, которой я терся о бочку, стала от осадков красная, словно у английского солдата.
Эти собаки глядели на меня и хохотали, хохотали без удержу и остановки. Я постарался выпрямиться и жестами показал, что питаю к ним презрение. Тогда они захохотали пуще прежнего. Но я строго посмотрел на них, и они сразу замолчали: никто из них не мог выдержать моего взгляда.
Но этого взгляда мне было достаточно для того, чтобы освоиться с положением, в котором я находился. Передо мной стояли восемь свирепых португальских партизан. Старший из них, высокий, бородатый негодяй, приставил мне к уху дуло ружья. Двое партизан стали обыскивать меня. Плащ, подзорная труба, пистолет, сабля и, самое главное, огниво, были у меня отобраны. Теперь, если бы я даже и добрался до костра, то не мог бы зажечь его.
Итак, друзья мои, вот вам задача: передо мной было восемь партизан и трое крестьян. Все они были вооружены, а я стоял перед ними один и обезоруженный. Спрашивается, пришел ли Этьен Жерар в отчаяние? Утратил ли он способность мыслить и соображать?
Вы, друзья мои, хорошо меня знаете, но эти псы-разбойники еще меня не знали. В ту самую минуту, когда все казалось потерянным и погибшим, я сделал нечто удивительное и поразительное. Сколько бы вы ни гадали, ни за что не угадаете, как я спасся в эту минуту от разбойников, — а я от них спасся. Так вот — слушайте и учитесь мудрости!
Дорога в этом месте была очень узкая. С одной стороны находилась отвесная скала, а с другой — длинный скат, оканчивавшийся
