Михаил Шалаев. - Сокровище Джунаида.
Деревянко с Упыревым немного поспорили, каким путем ехать. Через Красноводск — дорога лучше, но опаснее, а через Огланлы — надежнее, но совсем разбитая. Их спор решила Гульнара:
— Мальчики, езжайте через Огланлы — я постараюсь выдержать. Только не оставляйте меня, ладно?
Упырев при этих ее словах стиснул зубы так, что на щеках взбугрились желваки, и укоризненно поглядел на Деревянко. Тот виновато отвел глаза.
Они вновь проехали по единственной пыльной улице Аджикуи, обозначенной колючими изгородями, и Владимир долгим взглядом проводил крыльцо магазина. Он подумал вдруг, что они вряд ли когда-нибудь вернутся сюда за сокровищем Джунаида. А Гульнара сказала:
— Вы знаете, сколько мне крови перелили?
Упырев хмыкнул:
— Как не знать… В тебе теперь чуть не половина нашей крови.
— Как — «вашей»? — девушка была поражена.
— Ну, так… — скромно ответствовал Упырь. — Нам дежурный врач сказал, что у них крови вообще нет. Пришлось пожертвовать…
— А-а… — Гульнара досадливо прикусила губу. — А мне сказали…
— Что тебе сказали?
— Неважно. Только одним колечком у меня стало меньше…
— Да и ладно, — презрительно буркнул Упырь. — Пусть подавится. У нас теперь этого добра — как грязи. Вон, в бардачке мешок — выбирай камень, какой хочешь…
На подъезде к поселку Куули-Маяк Деревянко проявил высокую ответственность, попросив Леху остановить машину возле приметного камня на обочине, похожего на теремок. Он поманил Упыря из джипа и сказал в полголоса:
— Значит, так: одно из двух. Надо или оставлять Гульнару в Бекдаше… — Алексей вскинул на него бешеные глаза, но Деревянко опередил: — Или оставить здесь, в Туркмении, все лишнее.
— Что? — не понял Упырев.
— Автоматы, гранатомет, гранаты…
— А-а, — сообразил Леха. — А почему?
— Заметут, — вздохнул Деревянко. — Неужели не понимаешь?
— Понимаю, — кивнул Упырев. — А куда спрячем?
— Под этим камнем зароем. Приметный. За золотом приедем — и это все заберем.
— Сейчас, — Упырев достал из багажника большой кусок тряпки, расстелил ее на песке и щедро полил автолом. — Так надежнее будет, не пропадет.
Он сноровисто завернул все в промасленную ткань и зарыл сверток под «теремком». Тщательно заровнял землю и удовлетворенно сказал:
— Ну, вот и все…
Они двинулись дальше и вскоре после обеда въехали в Бекдаш. Прежде всего заехали на тот базарчик, где толстый азербайджанец готовил прекрасный шашлык из осетрины. За день непрерывного движения все проголодались, включая Гульнару, и она, несмотря на слабость, тоже съела несколько кусочков рыбы. В разгар пиршества Упырь подошел к шашлычнику, и несколько минут о чем-то с ним шептался. Вернувшись, уселся за столик с каменным лицом и ничего не сказал, хотя Деревянко и Гульнара глядели на него вопросительно.
Все прояснилось, когда пришло время двигаться дальше. Упырев, повез их на берег моря — сказал, что Гульнаре для выздоровления необходим морской воздух. Они с Деревянко уговаривали его не дурить, а ехать дальше, но он так и не тронулся с места до самой темноты, а потом, запустив мотор, спросил у Гульнары:
— Напомни, где тут полицейский участок?
— Зачем?
— Надо!
Девушка ответила:
— Прямо, потом направо и налево.
Упырь подъехал к крыльцу участка, вышел наружу и попробовал дверь на прочность. Второго рывка не выдержала дверная ручка — осталась у Лехи в руке. Тогда он применил старый испытанный инструмент — монтировку. Слегка поддел дверь, пошевелил железякой, и замок не выдержал. Войдя внутрь, Леха включил фонарь, просмотрел содержимое стола и, не найдя нужного, обратил внимание на железный ящик — жалкое подобие сейфа, которое только и могла себе позволить поселковая полиция. Упырев ловко поддел крышку той же монтировкой (до чего полезный инструмент!) — и ящик не устоял. Он быстро отыскал то, что ему было нужно, и вернулся в машину, даже не прикрыв за собой дверь. Перед тем как тронуться, протянул Гульнаре паспорт:
— Держи, — сказал он, улыбнувшись, — и не теряй больше! Твое счастье, что участкового пока нет…
Гульнара сначала улыбнулась, но тут же в глазах ее стало проступать понимание:
— Вы меня оставляете?
— Зачем? Если хочешь — поехали с нами.
Понимание в глазах девушки сменилось удивлением, а потом сомнением:
— И куда ты меня повезешь? — она спрашивала уже только Упырева.
— Ты сама просила не оставлять тебя…
— Просила. А дальше что?
— Не знаю.
— А зачем везешь?
— Так ведь паспорт у тебя теперь есть.
— Ну и что? Сколько можно жить с туркменским паспортом в России? Пока не депортируют? Потом мне будет еще хуже…
— Есть один вариант…
— Какой? Удавиться?
— Нет, — Упырь говорил буднично и спокойно. — Пожениться.
— Дурак! Кто такими вещами шутит?
— Я не шучу. Если не хочешь выходить за меня по-настоящему — можно просто расписаться. Тогда тебе гражданство автоматом будет положено.
— Я не хочу «понарошку».
— И я не хочу.
— А что, ты хочешь на мне по-настоящему жениться?
— Хочу.
— На время, пока гражданство получу?
— Как сама захочешь. Но я хочу насовсем.
— Когда это ты успел решить?
— Не знаю. Наверно, когда тебя ранило. А ты что — боишься, что ли?
Гульнара заплакала. Почему — неизвестно. Кто их, женщин, разберет? Они плачут по любому поводу — с горя, на радостях, из-за любви, и даже от страсти. А иногда — просто, чтобы их пожалели. Поэтому Упырь, плохо разбираясь в побудительных мотивах женских слез, немного переждал, а потом еще раз спросил:
— Так ты пойдешь за меня, или нет?
И тут Гульнара вновь повела себя как истинная женщина, лишний раз подтвердив, что по национальностям различаются только мужчины, а женщины — едины, как пролетарии всех стран. Она спросила сквозь всхлипы:
— А ты меня хоть чуть-чуть любишь?
Деревянко захотелось выйти из автомобиля, чтобы не мешать их беседе, но они ехали на приличной скорости, и такой жест был чреват травмами. А попутчики словно начисто забыли про него:
— Гуля, что значит «люблю — не люблю»? — философски отвечал на ее вопрос Упырь, которого меньше всего можно было заподозрить в склонности к «матери наук». — Это только слова, а суть в том, что я за тебя жизнь готов отдать. Это любовь, или нет?
Гульнара надолго задумалась, а потом вдруг сказала, подтвердив другую истину — что женщины любят ушами:
— Ты все равно скажи, что хоть чуть-чуть любишь…
Почему женщины думают, что слово мужчины стоит больше, чем женское, — непонятно. Сами обманывают постоянно, но при этом почему-то считают, что мужики должны за свои слова отвечать, а они — нет. Иначе как можно истолковать наивный вопрос Гульнары, прозвучавший следом за первым: «А ты меня не бросишь?»
