Майн Рид - В поисках белого бизона
— Кстати об индюковых грифах, — сказал Люсьен. — Я вспоминаю забавный рассказ о них.
— О, расскажи, пожалуйста! — попросил Франсуа.
— С удовольствием, — ответил Люсьен. — Этот рассказ является иллюстрацией того, насколько белые хитрее индейцев, и хорошим показателем честности и справедливости, которую часто проявляют индейцы в своих взаимоотношениях с белыми.
Вот эта история.
Белый и индеец поехали вместе на охоту. Они договорились, что вечером разделят всю свою дичь поровну, вне зависимости от того, кто убил больше. Во время охоты индеец подстрелил индейку, а белый охотник — индюкового грифа, и эти две птицы было все, что им удалось встретить за целый день. Результаты охоты сложили вместе, и теперь возникла трудность, как поровну разделить дичь.
Оба достаточно хорошо знали ценность хорошей, жирной индейки, и оба так же хорошо знали совершенную непригодность индюкового грифа, который действительно ничего не стоит, так как от него отвратительно пахнет.
Было очевидно, что единственно справедливый способ дележа — это разрезать индейку на две равные части и каждому взять по половине. Белый, однако, не соглашался: он предложил, что один из них возьмет индейку, а другой — грифа.
«Жалко, — говорил он, — портить птиц. Лучше каждый из нас возьмет по целой».
«Хорошо, — сказал индеец. — Будем тянуть жребий».
«Да нет, — ответил белый, — не стоит. Я поступлю с тобой по справедливости. Я возьму индейку и разрешу тебе взять индюкового грифа, или ты можешь взять грифа, а я возьму индейку».
Индеец понял, что в обоих случаях ему достается гриф; но он не умел доказать, в чем несправедливость предложения белого, и был вынужден, хотя и неохотно, принять его.
Итак, белый охотник взвалил на плечо индейку и отправился домой, оставив бедного индейца в лесу без ужина.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Франсуа. — Каким же простаком был, должно быть, этот индеец, раз его так легко обманули!
— Он был не единственный краснокожий, которого подобным образом обманул белый, — сказал Люсьен. — А сколько оловянных долларов получили эти простые сыны лесов в обмен на звериные меха и шкуры! Я слыхал, что один очень богатый торговец мехами, теперь уже умерший, заложил основу своего огромного состояния именно таким путем. Но мои подозрения не имеют доказательств, и поэтому я не могу утверждать это как факт.
Может быть, какой-нибудь историк в один прекрасный день будет критиковать даже одного «доброго» американца, который, как говорят, купил у индейцев три квадратные мили земли, но позаботился, чтобы ее отмерили в количестве трех миль в квадрате. Я надеюсь, что это неправда.
Но, как ты видишь, нечестность не принадлежит исключительно какому-нибудь одному веку или одной нации. Она существовала в прошлом и будет существовать в дальнейшем, до тех пор, пока люди, становясь все более и более образованными, не будут движимы в своей деятельности более высокими побуждениями, нежели жаждой наживы. Я верю, что в далеком будущем настанет такое время…
Разговор опять перешел на грифов. Их теперь собралось по меньшей мере две сотни, и количество их все возрастало. Когда прилетали новые, они некоторое время кружили в воздухе, затем снижались и садились на деревья или скалы. Некоторые сидели сжавшись, с опущенными крыльями, втянув головы так, что их длинные обнаженные шеи были совершенно скрыты в перьях «воротников», похожих на жабо. Другие стояли прямо, приподняв оба крыла, наполовину распустив их и «подбоченясь», как можно часто видеть орлов и как их обычно изображают на монетах и знаменах. Предполагают, что грифы и орлы распускают так крылья, чтобы охладиться, когда им жарко, или погреться на солнце, когда холодно, — ибо они делают это как в холодную, так и в теплую погоду и в этом положении выглядят очень своеобразно и довольно красиво.
Грифы все прибывали.
Некоторые постепенно снижались с большой высоты. Они казались маленькими пятнышками в голубом небе, которые все росли и росли, пока огромные крылья не начинали отбрасывать тень на залитую солнцем поляну, когда птицы скользили по спирали вниз. Другие приближались по горизонтальному направлению; когда их впервые замечали издали, они казались не больше воробьев.
— Какое большое расстояние, должно быть, они пролетают, — заметил Франсуа. — И как, по вашему мнению, они узнают, куда лететь? Когда мы убили этих большерогов, ни одной птицы не было видно.
— Их привлек, конечно, запах, — ответил Базиль. — У грифов очень сильное чутье…
— Нет, брат, — прервал его Люсьен, — это одна из ошибок кабинетных натуралистов, которые распространяли подобное мнение, пока оно не вошло в поговорку. Как это ни странно, такое утверждение полностью ошибочно. Доказано, что грифы обладают чувством обоняния даже в меньшей степени, чем большинство других животных. Собаки и волки намного превосходят их в этом отношении.
— Как же они тогда обнаружили, например, эту падаль?
— При помощи зрения. Вот оно у них действительно развито в наивысшей степени!
— Но как же так, Люс? — спросил Базиль. — Посмотри, вон с запада летят несколько птиц. Если холм находится между птицами и большерогом, каким образом они могли увидеть мертвое животное?
— Я и не говорю, что они увидели его сами, но они увидели тех птиц, которые видели других, которые, в свою очередь, увидели третьих, а те уж действительно сами своими глазами видели падаль.
— О, я понимаю! Ты имеешь в виду, что кто-то один или несколько из них первые обнаружили тело барана, а когда летели сюда, их заметили издали другие, а за теми, которые последовали за ними, в свою очередь полетели другие, находящиеся еще дальше, и так далее.
— Вот именно. Это и объясняет фантастические рассказы о стервятниках, которые чувствуют падаль на расстоянии нескольких миль. Ни одна из этих историй не является правдой, они распространялись людьми, которые, может быть, никогда и не видели грифов в их родной стихии, но, чтобы сделать свои книги более развлекательными, с готовностью использовали преувеличенные рассказы каждого Мюнхгаузена note 12 , какого только доводилось встретить.
— Твоя теория, Люсьен, конечно, наиболее правдоподобна.
— Она верна. Это доказано многими опытами с грифами. Все такие опыты доказали, что эти птицы ни в коей мере не обладают острым чувством обоняния. Наоборот, оно у них исключительно слабое, и, я думаю, для них это очень хорошо, если принять во внимание, какой пищей они питаются.
— Эта стая, должно быть, слетелась со всех сторон, — заметил Франсуа. — Мы видели, что они летят и с севера, и с юга, и с запада, и с востока. Некоторые из них, очевидно, пролетели миль по пятьдесят…
