Приют - Алиса Бодлер
Но было ли всего этого достаточно?
– Ты говоришь, Стефферсон умер пятнадцать лет назад, – пространно начал я. – Но кто-то продолжает изучение вопроса. И по общей воле или же по индивидуальной, но превращает все это в мясорубку на базе существующих наработок. Однако, даже если главный штаб находится в универе, туда мы просто так не проберемся. Приюта и Александры больше не существует. Получается, что кроме клиники у нас ничего и нет.
– У нас есть адрес кабинета доктора Константина, – хрустнул кулаком Джереми.
– Ага, – я закатил глаза. – И ампулы с ДМТ он хранит в ящике рабочего стола. Ты что, «Ганнибала»[25] не смотрел?
– Какого? – дядя нахмурился.
– Неважно, – я отмахнулся. – Короче, должно быть какое-то место для всех этих процедур. Очень уединенное, без лишних ушей и глаз. Кабинет он снимает по часам. И наша квартира с Иви не подходит. Значит, все снова упирается в дурку.
– Убедил, – ехидно согласился со мной Джереми и двинулся быстрым шагом через двор. – Все-таки юные мозги порой полезны. Твоя решительность рваться туда, не знаю куда, ради правды уже скоро год как вызывает у меня восхищение.
– Стой, – я поднялся, но не двинулся с места. – Есть еще одна навязчивая идея в юных мозгах.
* * *
Мы стояли у порога дома того старика, что стал для нас трагичным вестником в ушедшей ночи. Попытка получить ответы на последние предметные вопросы, что колко тревожили мое сознание, была последней задачей, которую я собирался выполнить перед отъездом из глухой деревушки.
Я постучал уже дважды и точно слышал, что хозяин был внутри, вот только двигался к двери очень неохотно и медленно. Выжидая его на маленьком, но ухоженном крылечке, я оглядывался на не роскошный, но все же вполне цветущий садик с овощными посадками и небольшими цветочными клумбами. Больше всего внимания на себя обращали высокие маковые головки, играющие на солнце своей загадочной, внутренней червоточинкой. Цветы словно подглядывали и подслушивали за нами, но оставались при этом очаровательно безмолвными свидетелями.
– Ну, што? – услышал я шуршащее обращение и повернулся. – Денег не верну.
Дед явно обращался к Джереми.
– Я и не собирался их забирать. – Оуэн закатил глаза. – Молодой человек хочет задать вам несколько вопросов. Уж разрешите.
– Ну, пацан, давай это… – старик тревожно оглядывался на свое внутреннее убранство. – Быстро давай. Пока бабка не встала. Сразу поймет: городские были, значит, денег дали.
Я постарался улыбнуться и завел руки за спину:
– Ваша соседка меня… Участвовала в моем воспитании. Мы приезжали к ней для того, чтобы навестить. Я знал и ее, и девушку, которая с ней жила. Но, так как вы сообщили нам очень скорбные новости, я бы очень хотел узнать, как это случилось.
– Ты сирота, штоль? – старик продемонстрировал практически полностью беззубую улыбку. – Так бы и сказал. Да знаем мы, што любила твоя эта несчастных деток, знаем, где работала раньше. Знакомила нас с девочкой, как же. Она пока тут жила, всем помогала. Девочка хорошая.
– Тогда что же произошло? – еще раз попытался перейти к сути я.
– Да што! Незнамо што, – дед пожал плечами. – Вроде все нормально было. А потом приехала из города соседка. Поздно было! Вот как вы приезжали. И нашла девчонку, ну это…
Старик взял себя рукой за шею, выкатил глаза и продемонстрировал нам свой язык.
– А потом што? – продолжал старик так, будто тема нашего разговора была какой-то простой и будничной. – А потом с тоски померла сама соседка. Ну, надо думать, такая картинка. Приснится же потом!
Он загоготал.
– Спасибо… – я опустил голову. – Хорошего вам дня.
– У нас еще одна просьба, – тихо сказал Джереми на вежливой улыбке и протянул деду еще одну купюру.
Мы шли через залитое солнцем поле, сжимая по две охапки свежесрезанных маков в наших руках. Еще одно вознаграждение для старика убедило его в том, что он вполне может и стерпеть «казнь от бабки» за проданные цветы.
Оуэн водрузил на нос темные очки и держался позади меня. Я хорошо запомнил дорогу к деревенскому кладбищу, рассказанную нам стариком, но совсем не понимал, куда иду. Природа словно была против моей скорби – высокая трава приятно пахла и приятно щекотала ноги, невидимые мушки задорно жужжали со всех сторон, а синее небо наливалось красками с каждой минутой. От нарастающей жары моя толстовка начинала прилипать к спине, а кудрявая голова под шапкой – ужасно чесалась.
Мы дошли до маленького, укрытого в сени леса пятачка довольно быстро. Под шуршащей листвой, что своим обилием заставляла ветви деревьев учтиво склоняться скрывалась последнее людское пристанище.
Я нашел двойное захоронение даже быстрее, чем хотел бы. Оно было самым свежим. Вместо крестов или привычных плит в изголовье располагались деревянные конструкции с аккуратно вырезанными именами.
– Ее звали Марго, – потерянно сказал я почти шепотом. – Я так и не додумался спросить за все это время. Для меня она была просто «мисс Мертон». Всегда мисс Мертон.
Джереми положил мне руку на плечо.
– Наши имена не имеют никакого значения, – проникновенно сказал он. – Важен только тот образ, что мы оставляем в чужом сердце.
Оуэн положил свой букет на могилу Тины. Я зеркально повторил его движения, оставляя свой прощальный подарок для женщины, которая никогда не была мне родной, но старалась отдать частичку себя всем обездоленным детям.
– Я сделаю все, чтобы все это закончилось навсегда, мисс Мертон.
* * *
Джереми крайне сосредоточенно натягивал медицинский халат на свою кремовую рубашку с бордовым галстуком. Пафосный клетчатый пиджак был небрежно отброшен на заднее сидение. Альтернативного плана у меня не было, но и то, что сейчас происходило в салоне машины Оуэна, доверия не вызывало.
– Ты не можешь просто зайти и заявиться как врач. Даже у твоих перевоплощений есть предел.
– Предел – там, где ты его себе ставишь, мой мальчик, – будучи крайне довольным собой, дядя подмигнул мне. – Прекрати ворчать и надень уже футболку с тапочками.
Мастер-план заключался в том, чтобы пробраться в Психиатрическую клинику Святого Иоанна в качестве сотрудника лечебницы и сбежавшего неведомым образом горе-пациента. Почему Джереми считал, что сотрудники заведения настолько безнадежно слепы, абсолютно глухи и невероятно тупы и точно нас не заподозрят, я понять не мог.
– Трудно выразить, как долго я
