Виктор Сафронов - Пляски демонов

В администрации Диксона предложили заняться организацией исправительно-трудовой коммуны, куда люди будут собираться без принуждения, а токмо по своей воле. Он с радостью согласился, так как здесь же все свое, тем более заработок предложили хороший. Выдали рацию, бочку солярки и ракетницу. Наказали полярникам из-за будущего спецконтингента без оружия по острову не ходить. Но основное было в том, что разрешили вскрыть продуктовые склады и питаться оттуда. На складе продуктов было лет на триста-четыреста вперед. В условиях вечной мерзлоты, особо волноваться по поводу сальмонеллеза не стоило, это тебе не шаурма из человечинки, купленная на площади у трёх вокзалов.

Жорка интересовался закрытой шахтой, где стояли зеленые ящики, но Егор очень ловко выворачивался и ничего об этом не говорил.

В конце застолья, когда слово мама выговаривали с трёх попыток, а все имеющиеся глаза в организме были залиты до основания, началось самое интересное. В городских условиях это интересное носит название банальная драка, а здесь все тоньше и деликатнее: воспоминания и рассказы о старых мелких и больших обидах.

Егор, краснея от натуги и человеческой искренности, прямо задал вопрос, или укорил бывшего сослуживца одной, на первый взгляд ничего не значащей и только им обоим понятной фразой:

— Вот ответь мне подонок… — он даже не попытался подняться с табуретки, но говорил сквозь дым, чадя и потрескивая цигаркой. — Почему ты так плохо (он сказал слово, рифмующееся со словами взятыми «из штата Айова») относишься ко всему что тебя окружает?

Георгий делал вид, что спит и даже похрапывал. Казалось, Егор на это не обращал никакого внимания и продолжал в той же тональности:

— Зря ты меня, Жорка, в третий и последний раз, закрыл на лютом морозе в нашем сральнике.

Я понял, что речь (в третий уже раз в этом повествовании — прим. автора) зашла опять о туалете.

Тот к кому обращались, ни чуть не стушевался, прекратил храпеть и ковыряясь вилкой в зубах, ушел, как говориться в полный отказ:

Это не я, — пропихивая вилку в следующую расщелину, в охотку втянулся в разговор он, — хотя и очень сожалею, что ты отморозил главное мужское достоинство и богатство — свои небритые «богатырские» яйца.

Если бы этот хохмач, после этого не стал смешки строить, разговор, как это бывает у нормальных пьяных мужиков, плавно перешел бы на женщин, с разными хвастливыми воспоминаньями. Но Жорка, еще пуще завёлся и зашелся в истерическом хохоте переходящим в конское ржанье, чем и усугубил свое положение, получив табуретом по голове.

Ну, так и что же? Глядя на глубоко загорюнившегося Жорика, ничего кроме «Милые бранятся, только тешатся» — в голову не шло. Егор, увидев кровь на чужой голове и её отпечаток на своём табурете, рухнул рядом.

Аптечку я нашёл быстро. Обработал рану перекисью водорода, прижег по краям йодом, перебинтовал. Хотел этому придурку, своему товарищу в хождениях по мукам, наложить тугую повязку на шею, потом плюнул и не стал. Егору нашатырь нюхать также не дал, неча баловать.

Спирт ребятки, чем хорош, своей предсказуемой сущностью и полным выжиганием мозга. Если в процессе сна ты не обмочился и мокрость в штанах отсутствует, ты и не вспомнишь о том, что вчера были какие-то инциденты.

Утром ударник (тот, который ударял табуретом) непонимающе крутя головой, тревожно пил воду. Его зубы громко стучали о металлический край кружки, азбукой Морзе выстукивая мучительный вопрос, а не случилось ли чего скверного в этой жизни, пока меня в ней не было.

Контуженный в средней степени Георгий, которого после застолья усилиями Феди, удалось волоком перекантовать на топчан, хоть и не надул тепленького в арктическое термобельё, но оттого, что спал одетым, с красивой белой повязкой на голове, еле добежал до туалета и вообще выглядел погано… Если у тебя есть цель — постарайся достичь её, — как любил говорить знакомый киллер. Будем надеяться, что Жорик в очерченную окружностью цель попал точно.

Дельта-Л попал под подозрение. Он сам дал этому повод. Его стали подозревать в ложной скромности.

«Хорошо, — вспыхнув, ответил он клеветникам. — Но учтите, неуважаемые господа, отчитываться и оправдываться перед вами — я не собираюсь». Такой принципиальный, что спасу нет. Ещё чуть-чуть… Еще легкое движение коленом в пах… И он сам, без учёта богатого ассортимента «Булочной» начнет выпекать хлеб.

Что неподвластно инвентаризации, то не покажут в женской консультации…

— В мире, где тебе постоянно пытаются что-то втюхать, жить скверно. Необходимость пытаются заменить навязываемыми и культивируемыми желаниями потреблять… Исходя из условий бескрайнего потребления всего, русаки-славяне становятся нацией лжецов, курят в постели, стоят под стрелой и говорят ровно столько «правды», сколько ты желаешь услышать.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Возбуждаю интерес к себе… Глядишь, неровен час, надо будет в бане спину потереть, так я тебя попрошу… А тебе будет с интересом и за честь, а?

— Зря ты так резко. Изображение — вот главный и самый мощный способ коммуникаций… А ты — спинку потереть. Право, не ловко.

— Да, спинку… Тебе, как обычному маринованному перчику из жестяной банки, это должно быть лучше всех известно.

ГЛАВА 42 СЕВЕР. Гусаров. Коммуна

Посидели, фальшиво повздыхали, пресно поговорили. Показали друг другу умение быть безразличными ко всему. Выпили безвкусной талой воды.

Кронштейн всем видом показывал, что пора и честь знать. Дел под кадык, а тут вы… Поэтому… Давай, робяты, уебыв… Уматывайте. И на лице, знаете ли, такое отталкивающее безразличие и признаки алкогольного отравления.

— За чем пожаловали, туристы-онанисты-эктремалисты? — первым не выдержал затянувшейся паузы хитрый прапор и выбросил камень из-за пазухи. Причем прапорщик на самом деле смотрелся очень эффектно. Три звезды на своих белогвардейско-разрисованных погонах он расположил правильно, зато звезды были такого размера, что сразу превратили его в генерал-полковника.

Divide et impera[1]. Это было нормальное понимание проводимой егоркиной политики.

Своими независимыми лицами, да, что уж там, прогрессивными взглядами, наше появление в расположении коммуны, нарушало шаткое равновесие между небом и преступным промыслом.