Антон Соловьев - Дважды украденная смерть
— Эй! — я вороне своей кричу. — Давай на стол. Вина тащи!
— Да нет, — говорит, — я не буду. Я ж за рулем. Да и на минутку я всего.
— Мы, — говорю, — все за рулем. А встречу надо обмыть. Встречу старых друзей обмывать полагается.
И сам я в яму полез с кувшином. Лучшего вина выбрал, пока там баба на стол накрывала.
Сели мы за стол, но он пить-есть отказывается. Нет, мол, не хочу, не могу.
— Ты, — говорю, — как граф Монте-Кристо. Он в доме врага ничего не ел и не пил. Но я же, — говорю, — тебе не враг. Верно?
Он ухмыляется.
— Да уж, — говорит, — я совсем, как граф Монте-Кристо. Та только разница, что у него было много денег, а у меня — много долгов...
Ну, я его продолжал уговаривать. А это трудно удержаться, когда вино на столе и кто-то его при тебе пьет. Он и не выдержал. Уговорил.
Выпили мы с ним по кружечке, по другой. Опять треп пошел. Про то, про сё. Графинчик, глядишь, и поддался. Все вроде путем. И чего я его боялся? Сам себе страхи выдумал. Аж стыдно, тьфу...
Короче, подпили мы с Егором основательно.
И говорю я ему тогда:
— Слышь, Егор, тебе долги отдавать надо. А у меня работа для тебя есть. На пару штук. Ты как, в форме?
— А как насчет «осечки»? Вдруг опять осечка будет?
— Нет, — говорю. — На этот раз осечки не будет. Это уже серьезная работа.
Он посмотрел на меня, как в прошлый раз оценивающе и говорит:
— Годится. Только я уж теперь со своим шмалером приеду. Тогда уж точно не будет осечки.
* * *Посидели мы тогда с ним, поговорили. Потом он уехал. Пообещал навестить. Недель так через пару.
А они прошли уже те пара недель. Значит, в любой момент заявиться может.
И такая у меня опять тоска. Черт меня по пьянке за язык тянул?
Но, может, и не приедет.
А с другой стороны шмальнуть-то и в самом деле кое-кого надо.
И хочется и колется.
И хочется...
И колется...
А надо бы...
Дважды украденная смерть
В погожий июньский день, собственно, только еще начавшийся, на автомобильном вокзале областного центра царило обычное оживление. Чувствовалась даже некоторая праздничность, которая отчасти исходила от близкого соседства божьего храма — действующей церкви, в которой шла служба. Что ни говори, а и на самых убежденных атеистов и оголтелых безбожников ритуал богослужения действует облагораживающе. Даже при том условии, что сама служба шла за стенами собора, а приметы этого события выражались для поглощенных своими заботами пассажиров коловращением древних бабок у церковных врат. Впрочем, для «наперсточников», пристроившихся на равновеликом расстоянии от молебного дома и помещения автовокзала, ровным счетом не имело значения кого обдирать — верующих или неверующих. Шла игра.
Сержант милиции Краснов прекрасно об этом знал, но при обходе территории вокзала и посадочных площадок, расположенных под навесами, к наперсточникам не совался: бесполезно, — караульные дадут знать о его появлении лишь только он шаг сделает в сторону полигона околпачивания. «Ну и шут с ними, — раз и навсегда решил Краснов, имея в виду простаков, верящих, что в наперстки можно что-то выиграть. — Не жалко денег, значит тоже легко достались».
Большие сборища людей принято почему-то сравнивать с биологическими состояниями коллективно существующих животных и насекомых. Хотя общая примета только количественная — много муравьев, много пчел, котиков на лежбище, птиц на птичьем базаре. Не ведают ни муравьи, ни пчелы, ни птицы грусти расставания, радостного волнения близкой встречи, обычных нервных издержек, сопутствующих любому путешествию, добровольному или по необходимости. Краснову эти мысли в голову не приходили — маршрут привычный, мысли тоже, если никаких инцидентов. Тесноват вокзал для миллионного города. Хоть тут и нет транзитных пассажиров, сутками ожидающих, как на железной дороге, все равно кто-то ждет...
Все как всегда об эту пору. Шум многоголосого говора, плач ребенка, кому-то весело — жизнерадостный смех тоже отнюдь не исключительное явление. Кто-то посчитал, что пора завтракать.
В положенное время подъезжают автобусы. Женский голос из динамиков, без труда перекрывающий все вокзальные шумы, несет нужные пассажирам сведения — номера маршрутов, время отправления, место стоянки. Особенно чутко прислушиваются к этому голосу стоящие в безразмерных по летнему времени очередях у билетных касс. Получившие желанную бумажку либо устремляются на посадку, либо, если посадка еще не скоро, — дремать, читать вчерашние газеты, поскольку свежих еще не привезли, искать, где бы чего попить после переживаний из-за билета и вообще по причине жары.
Краснов направился в комнату милиции.
Дежурный Фатеев, не отрываясь от писанины (надо закончить рапорт перед сдачей смены), поинтересовался:
— Ну что, порядок?
— Порядок, — подтвердил Краснов тоном, не допускающим сомнений по поводу того, что возможно другое: разве может быть иначе, когда он, Краснов, несет службу?
Непоколебимая эта уверенность была поколеблена минутой позже, когда в дежурку втиснулся робко и в то же время решительно посетитель. На лице его читались одновременно растерянность и удивление.
* * *— Бим! Бим! Би-и-мм!
Женщина звала собаку кокетливо, явно рассчитывая на слушателей, нимало не смущаясь тем, что громкие ее призывы в начинающийся теплый июньский день, когда распахнуты окна и балконы, радуют далеко не всех. Особенно Бельтикова, сидевшего на скамейке у подъезда дома. Он тихо выругался вполголоса, через силу подумал: «Бим? Что за Бим? Почему не Бум? Или еще лучше — БАМ. Черт бы тебя побрал вместе с твоим Бимом!» И передразнил со злостью: «Би-и-мм!»
Женщину он даже не видел, слышал только ее голос и лишь по нему мог судить, что она скорее всего молода и, наверно, привлекательна, коль так широковещательно себя подает. Раздражала его, конечно, не эта дворовая идиллия, когда на весь мир демонстрируется любовь к четвероногому другу. Раздражало то обстоятельство, что приходилось в этот ранний час торчать в собственном дворе и ждать личность, с которой вовсе не хотелось общаться в такую расчудесную погоду. Да если бы этой встречей все и ограничилось! За спиной этой личности стояло еще две, и даже три, столь же мало привлекательных, во всяком случае, сегодня, поскольку вчера он их всех любил и называл лучшими друзьями. А самое грустное, что в обществе этих личностей предстояло провести все лето вдали от привычных комфортных городских условий. Сейчас-то, на трезвую голову, он понимал, что никто в этой компании особо могучим интеллектом не отличается, попросту примитивен и джентльменскими привычками не обладает. Но и довершало все скверное состояние: голова болела, мутило и тошнило, горечь во рту не проходила, сколько ни плюй...
