Луи Буссенар - Из Парижа в Бразилию
— Гу! — отвечал индеец. — Мой брат говорит совершенно верно. Но должна же старая жена Филина научить его молодую жену, как нужно исполнять свои обязанности.
— Так это твои жены?
— Мой брат говорит правду.
— Какие же могут быть у них обязанности по отношению к такому негодяю, как ты?
— Гу!.. Они должны во время войны носить за Филином оружие и припасы, в мирное время собирать хлеб, молоть муку…
— Не продолжай. Знаю. Иными словами, они должны делать всякую работу, а ты сидеть сложа руки, как самый неисправимый лентяй.
— Гу!.. Филин великий вождь.
— И негодяй тоже порядочный. Ну, да во всяком случае это твое дело: веди только себя смирно. Да, вот еще что скажи: за что это твоя старшая жена побила младшую?
— У Филина нет денег на табак и огненную воду. Старая жена его учила молодую, как нужно просить милостыню у бледнолицых. Для этого она и побила ее, чтобы она умела плакать и ныть.
Слыша такой удивительный разговор драгомана с индейцами, Жак не верил своим ушам.
На Жюльена это не произвело никакого впечатления. Ему уже приходилось однажды путешествовать по Северной Америке, и теперь он только посмеивался над наивным изумлением своего друга.
— Ну, — сказал он ему наконец, — что скажешь ты об этом индейце, тронутом цивилизацией?
— Все это не делает чести ни ему, ни цивилизации. Впрочем, я не думаю, чтобы он был чистокровным индейцем.
— Как? Да взгляни на его череп, на все его лицо. Чище этнический тип трудно найти.
— Ни за что не поверю! Такое вырождение — в столь короткое время!
— Что делать, дружок. Как ни грустно, а приходится признать тот факт, что потомки делаваров, ирокезов, гуронов и прочих превратились по большей части в нищих, клянча себе бесплатный проезд по железным дорогам. Прежний гордый тип индейца сохранился разве только в резервациях.
— Что это такое резервации?
— Землями резервации называются в Америке земли, отведенные для индейцев, вытесненных с их прежних территорий. Этим индейцам запрещается покидать отведенные им места под страхом смертной казни, благодаря этому у них и сохранились древние нравы и обычаи.
— Поверьте, джентльмен, что и те не лучше, — вмешался в разговор драгоман. — Все они, по натуре своей, одинаково бродяги и лентяи, не во гнев будет сказано Шатобриану, Майн Риду и Куперу.
— Вы слишком строги, мне кажется. Впрочем, оно и понятно: ведь вы американец.
— Ошибаетесь, — на чистейшем французском языке возразил драгоман, — я европеец, швейцарец. Три года тому назад я приехал сюда, весь пропитанный европейскими филантропическими иллюзиями. С тех пор мои взгляды сильно переменились.
— Нет, вы все-таки не совсем правы, — горячо вступился Жак. — Если бы американцы вместо того, чтобы загонять краснокожих, как зверей, и одурять их водкой, позаботились хорошенько об их просвещении, результат был бы иным. Законы гуманности ведь одинаковы что для белого, что для краснокожего.
— Вы мне позволите быть откровенным?
— Сделайте одолжение. Я буду очень рад выслушать все ваши доводы, которые, я заранее чувствую, меня не переубедят.
— Вы говорите, что законы гуманности одинаковы для белых и индейцев. Прекрасно. Белые признают это и отводят индейцам земли для поселения, и земли достаточные. Но индеец не хочет заниматься ничем, кроме охоты, и отказывается возделывать эти земли. Что же получается? Огромная территория, могущая прокормить десять тысяч человек, едва дает пропитание тремстам. Что же, так это и оставлять? В жертву варварству принести цивилизацию? Отказать в хлебе тысячам белых ради лености нескольких сотен дикарей?
— С этой точки зрения вы правы, сударь, — вмешался Жюльен. — Против закона природы ничего не поделаешь. Из двух столкнувшихся рас одна непременно должна взять верх.
— Вернее сказать, одна вберет в себя другую и сольется с нею воедино.
— Как? Неужели вы думаете, что люди, подобные вот этому субъекту, который курит выпрошенную у меня сигару, превратятся когда-нибудь в граждан Федерации?
— Во всяком случае они со временем дадут граждан Федерации. Не верьте, пожалуйста, европейскому расхожему мнению об истреблении медно-красной расы.
— Как, сударь? Этак вы, пожалуй, скажете, что индейское население не только не вымирает, а, напротив, увеличивается?
— Я уверен в этом и могу доказать фактами.
— Это очень странно, — вмешался Жак. — Везде говорят и пишут, что в скором времени в Канаде и в Соединенных Штатах не останется ни одного индейца.
— Двадцать лет тому назад это, пожалуй, можно было утверждать, но теперь нельзя. Между прочим, население Верхней и Нижней Канады давно уже перестало уменьшаться, а новейшие статистические данные доказывают даже очень быстрый его рост.
Жак все более удивлялся, слушал и не верил ушам.
— То же самое и в Соединенных Штатах, — продолжал драгоман. — Но, конечно, вместе с тем исчезает и национальная самобытность, так что краснокожее население если и не пропадает бесследно, то, во всяком случае, сливается с белым, и нужно ожидать, что в скором времени все этнические различия сгладятся.
— Дай Бог! — произнес Жак.
— И в этих новых американских гражданах будет почти невозможно признать потомков таких господ, как этот попрошайка, драпирующийся в дырявый плащ и, слышите, клянчащий у вас вторую сигару.
— Да, печальный субъект, что и говорить. Неужели все переходные типы таковы?
— Ну, этот особенно выделяется. Он, очевидно, первостатейный пьяница и лентяй! Но заметьте: он, наверное, и сам понимает, что его леность и пьянство несовместимы с жизнью в цивилизованном обществе.
— Не может быть.
— Хотите, я его спрошу?
— Пожалуйста.
— Скажи мне, вождь, откуда ты едешь?
— Из земли моих братьев, кламатов.
— Что ты делал у кламатов?
— Покупал вторую жену. Филин очень беден.
— Если ты беден, как же ты купил себе жену? Зачем она тебе?
— Она будет на меня работать. У неженатого индейца очень много работы, а на женатого работают жены. Гу! Жены Филина засеют ему поле, а потом он отдаст их работать на дорогу.
— А что ты будешь делать с деньгами, которые они заработают?
— Я куплю виски и еще жену, третью.
— Третью! Ты хочешь завести трех жен!
— Гу! Святые с Соляного Озера имеют жен еще больше.
Дикарь намекал на известную секту мормонов, проповедующих многоженство.
— Зачем ты брал к кламатам свою старую жену?
— Чтобы она выучила молодую. Молодые жены, как только их купишь, ни на что не годятся, а только плачут по родине. Старые их бьют, пока те не перестанут плакать и не сделаются умнее.
