Сергей Саканский - Искатель, 2013 № 09
— Шырэнга! Шырэнга! — во всю глотку орали бандиты.
За каких-нибудь две-три минуты им удалось выстроить нас в одну цепочку, которая растянулась по безлюдному шоссе на порядочное расстояние.
У паломников были испуганные, бледные лица, у многих дрожали не только руки, но и губы. Никто не знал, для чего их выстроили в длинную шеренгу и что их ожидает в следующую минуту.
Кроме священника, в нашей группе было еще несколько мужчин, но их в общей массе как-то не было видно, да и чем они могли помочь женщинам, если сами находились в сильнейшем шоке.
Мама крепко держала меня за руку; ее рука изредка вздрагивала, и тогда я еще крепче сжимала ее ладонь.
Вдруг произошло то, чего никто не ожидал.
— Сымай кресты! — заорал главарь.
— Сымай кресты! — еще громче заорал его сообщник.
— Сымай кресты! — подхватил третий бандит.
Они ринулись на шеренгу, как волки на ягнят. «Беркут» понимал, что главное лицо в нашей группе — священник, который, во-первых, отвечает за всех нас, а во-вторых, является для нас примером. «Беркут» приблизился к нему, лязгнул затвором автомата и прицелился прямо в лицо; глаза его горели лютой злобой.
— Сымай — пристрелю! — зарычал он.
Лицо батюшки напряглось, как будто ему предстояло прыгнуть с большой высоты. Он обеими руками взялся за светлый с матовым оттенком крест, который висел у него на груди.
— Я пастырь и не могу без креста, — преодолевая отвращение к бандиту, сказал он.
— Можешь! — пролаял кавказец. — Сымай!
— Зачем он тебе?
— Я хочу его рас-топ-тать! — напирая на каждое слово и стараясь как можно сильнее ранить священника, прорычал бандит.
— Он предназначен не для этого!
— Нет, как раз для этого! Сымай! — вновь заорал он.
— Не сниму! — дрожащим голосом сказал батюшка.
— Тогда прощайся с жизнью! — прокричал бандит; он вскинул автомат и выстрелил в священника; очередь прошла в одном сантиметре над его головой, сбив скуфейку.
Батюшка от неожиданности и от страха присел, но креста из рук не выпустил; лицо его сильно побледнело.
— Счытаю до трех! — рявкнул бандит. — И стреляю прямо в лоб! Раз! — Он чуть помедлил. — Два! — После краткой паузы он поднял дуло автомата, целясь в лоб нашему батюшке.
Тот не выдержал и дрожащими руками снял с себя крест.
— Бросай на зэмлю! — приказал бандит.
Батюшка бросил.
— Топчи!
Батюшка наступил на крест ботинком.
— Вот так! Хароши прымер!
Лицо кавказца исказила зловещая улыбка.
— Все, все сымайте свои кресты! — пуще прежнего заорал он. — Иначе всех перестреляем!
Он дал длинную очередь поверх наших голов.
Два его сообщника между тем терзали других паломников, угрозой и грубой силой принуждая их снимать с себя нательные кресты. Сняли все женщины, сняли все мужчины, сняли все подростки. И все по приказу бандитов растоптали их. Это произошло в течение каких-нибудь двух-трех минут.
Остались только три человека, которые не сняли кресты: моя мама, я и Сережа, юноша лет пятнадцати, которого я давно знаю, так как мы часто встречались в храме — мы стояли в самом конце шеренги и до нас еще не дошла очередь.
В этот момент один из бандитов, расправившись с очередным паломником, подошел к маме.
— Сымай крест! — рявкнул он.
— Ни за что!
В словах мамы слышалась такая уверенность, такая сила, такая убежденность в своей правоте, такая непоколебимая вера истинного христианина, что бандит опешил. Он сделал шаг назад и внимательно посмотрел на маму. Мама, не дрогнув, встретила его взгляд. В нем бандит не увидел ни слабости, ни растерянности, ни животного страха, которые встречал на лицах других паломников.
Он секунду помедлил, продолжая изучать мамино лицо, крепче сжал цевье автомата, а потом шагнул ко мне:
— Ну, а ты? Сымешь?
— Нет! — смело ответила я, глядя прямо в глаза бандита. — Я не отрекусь от Христа! Потому что я люблю Его!
Бандит был поражен, услышав мой ответ. Он даже не нашелся, что сказать, только хмыкнул и, сделав еще один шаг, обратился к Сереже:
— А ты?
— Как Машутка, так и я! — звонким голосом воскликнул Сережа.
Свидетелями этой сцены были не только паломники, но и другие два бандита, которые приблизились к концу шеренги.
Главарь закинул автомат на ремне за спину, то же самое сделали и его сообщники.
— Дураки! — громко крикнул главарь. — Дураки! Ха-ха-ха!
Он грубо захохотал.
— Ха-ха-ха! — загоготали его сообщники.
— А эти трое — молодцы!
Главарь кивнул в нашу сторону.
— Молодцы! — повторил он.
Кавказцы, громко стуча ботинками по асфальту, галопом понеслись прочь. Невдалеке на обочине дороги стоял бронетранспортер. Они вскочили на машину и через люк нырнули в ее чрево. Бронетранспортер взревел, выпустив синеватое облако дыма, сорвался с места И помчался по шоссе. Через двести-триста метров он свернул на проселочную дорогу, волоча за собой густой сизый шлейф пыли. Вскоре пыль исчезла, но бронетранспортера уже не было видно.
ГЮРЗА
Это случилось в хрущевские гонения на Церковь. Я служил в то время в городе Красноярске, в Покровском храме. Не только я, но и все прихожане знали: вот-вот его закроют. Я обратился к ним с пастырским словом: «Давайте защищать наш храм! Какие мы будем христиане, если отдадим святыню на поругание безбожникам! Какой ответ дадим Господу, если будем молчать?!» Паства меня поддержала. Окрыленный успехом, я написал листовку, в которой призывал верующих не отступать и держаться до конца. Листовка попала в руки уполномоченного по делам религий. Он вызвал меня к себе и сказал, чтобы я в двадцать четыре часа покинул город. Иначе — тюрьма.
Куда ехать? Взял билет до Новосибирска, там у меня были знакомые верующие. Они сказали, что у них оставаться нельзя. «Поезжай в Ташкент, — посоветовали они, — там живет один хороший батюшка, будешь с ним служить». Батюшка оказался и в самом деле любвеобильный: приютил меня, обогрел ласковым словом, стали вместе служить. Прошло несколько дней. Думаю: «Слава Богу, все нормально». Да не тут-то было. Вдруг батюшку вызвали в исполком. Приходит, убитый горем. «Беда, — говорит, — брат, даже и сообщать не хочется». — «Что такое?» — «Сказали: пусть немедленно уезжает, иначе мы его арестуем».
Я первым же рейсом вылетел в Москву. Почему в столицу? Сам не знаю. Мне было все равно куда. В Москве у меня не было ни одного знакомого. Где приклонить голову, ума не приложу. Еду в метро. Смотрю: монахиня, вид не очень радостный. «Ты гонимая?» — спрашиваю. «Да». — «Я тоже. Как быть?» — «Поедем в Сухуми. Туда едут все гонимые монахи».
