Джеймс Кервуд - На равнинах Авраама

На четырнадцатый день пути Тайога выслал вперед гонца. В тот вечер он сидел на земле около Туанетты, и Джимс служил ему переводчиком. Старый индеец курил длинную трубку, набитую высушенным сумахом. Между затяжками он обращался к Туанетте, и голос его временами напоминал рычание дикою зверя. Завтра они придут в Потаенный Город, и его народ выйдет им навстречу. В городе будет большая радость, потому что они добыли много скальпов и не потеряли ни одного человека. Люди воздадут ей почести. Джимсу тоже, приняв как плоть от своей плоти и кость от своей кости. Туанетта станет его дочерью. Сердце Серебряной Тучки будет жить в ее Песне. Она навсегда останется в лесу. Вот какую весть послал он в Ченуфсио. Тайога возвращается с дочерью.

Старый сенека бесшумно скрылся в темноте. Некоторое время Джимс и Туанетта боялись вслух высказать мысль, от которой у обоих сердце замирало в груди.

«Дети ваши и дети ваших детей…»

В ту ночь Туанетта лежала без сна, глядя в небо широко раскрытыми глазами.

Глава 17

Ченуфсио, Потаенный Город сенеков, находился на Литтл-Сенека-Ривер, в семидесяти милях от озера Онтарио. По реке жители города могли спуститься на каноэ к берегам великого озера или подняться вверх по течению на юг, почти до самой реки Огайо, которую выше Форт-Питта называли Аллигейни. От города в. густые заросли девственного леса уходили четыре тропы в человеческую ступню шириной: ими пользовались многие поколения индейцев, и местами они были так утоптаны, что отпечатки следов сохранились через столетие после того, как люди, чьи обутые в мокасины ноги их проложили, отошли в мир иной. Одна тропа вела к реке великих водопадов Ниагаре, вторая — в земли Огайо и к свинцовым копям Пенсильвании, третья — на север, к озеру Онтарио, четвертая уходила на многие сотни миль к востоку через земли каюгов, онандагов и онейдов, туда, где лежали владения белых людей — богатые угодья, влекущие охотников за скальпами, откуда и возвращался теперь Тайога со своим отрядом. Как ни странно, ни одна тропа не вела к озеру Эри, хотя его восточный берег лежал едва ли дальше от города, чем песчаные отмели Онтарио. Охотники и воины отваживались добираться до Большого Моря, как называли озеро индейцы, добираться через леса и болота, но по какой-то неведомой причине не проложили к нему общего пути.

Бдительно охраняемый со всех сторон — потаенный город по сути своей, а не только по назначению, — Ченуфсио был одним из крупнейших центров своеобразного общественного устройства индейцев, куда они приводили белых пленников, принятых ими в свою семью. Как в Английских, так и во Французских Колониях совсем недавно поверили в существование таких мест. Только в 1764 году полковник Боке отправился освобождать «белых»в первом из этих таинственных поселений. Как известно, избавление, которое он принес на штыках своих солдат, повлекло за собой куда больше трагедий, чем радости, поскольку жизненный уклад и связи, разрушенные им по требованию Колоний, уходили корнями в прошлое до третьего и четвертого поколений. Разбитыми оказались не только оковы, но сердца и семьи.

В тот период своей истории, когда Тайога привел туда Джимса и Туанетту, Ченуфсио был настоящим Римом обширной территории. В нем жило триста человек и в общей сложности насчитывалось шестьдесят боеспособных мужчин. Город удобно примостился на краю большого луга в излучине реки. В его центре находилась окруженная частоколом цитадель с длинными общими вигвамами, хижинами и семейными вигвамами. В случае опасности там могло укрыться все население города.

На расстоянии полета стрелы от ворот цитадели тянулась граница величественного зеленого леса. Весну, лето и осень люди предпочитали проводить не за частоколом, а прямо под вековыми деревьями леса, чьи суковатые ветви огромным куполом нависали над их жилищем. В основании подковы, образуемой рекой, высился холм, и все пространство между ним и водой занимали сады и поля, возделываемые дикарями. У сенеков были виноградники, прекрасные яблоневые, вишневые и сливовые сады. Обширные участки земли занимали табак и картофель. С трех сторон от Чепуфсио раскинулись поля общей площадью около двухсот акров. Половина этой земли была отведена под несколько разновидностей зерновых, сахарную кукурузу. На полях и по склонам холма росли тыквы, горох, патиссоны, кабачки, повсюду к небу тянулись карликовые подсолнухи, которые выращивались для получения масла из их семян.

Когда выдавался удачный сезон, все долгие зимние месяцы Ченуфсио не знал забот. Амбары были полны, кладовые доверху забиты сушеными фруктами, погреба ломились от яблок, тыкв, картофеля;

Когда сезон был плохим, жители Ченуфсио на пять месяцев туго затягивали пояса; из них три месяца — голодали.

Тот сезон был плохим. Весенние заморозки убили ранние овощи и сбили цвет яблонь и слив. Зерновые дали настолько скудный урожай, что его едва хватило для весеннего сева. Пришлось перейти на бобы и картофель, но и от этих запасов уже оставалась только треть. Для лесов, болот и равнин год был таким же черным, как и для полей. Орешник почти не плодоносил, дикий рис едва поднялся над землей; с сезона земляники до созревания мелких красноватых слив удалось собрать совсем немного фруктов. Из-за грядущей бескормицы обитатели Ченуфсио готовились к «разделу», который начнется с первыми осенними заморозками.

«Раздел»— трагическое событие в жизни индейского селения. Он означал сокращение ежедневного рациона, а то и — как в случае с Ченуфсио — необходимость трем сотням мужчин, женщин и детей разбрестись по бескрайним просторам девственных лесов группами, как правило, состоящими из членов одной семьи. Такие группы, стараясь дотянуть до весны, в борьбе за выживание целиком зависели от самих себя. Каждая семья искала отдельную территорию для охоты, но это отнюдь не значило, что все ее члены собирались вместе. Если в какой-нибудь семье было двое или больше охотников, то глава селения выделял одного из мужчин сопровождать менее удачливую группу, состоящую из стариков или вдовы с детьми, и тот должен был отвечать за их благополучие, как если бы был одной с ними крови. То было сражение с голодом. Когда приходила весна, битва оставалась позади, все жители селения возвращались к родным очагам и жизнь продолжалась своим чередом.

Обычно «разделу» предшествовали дни тягостного и мрачного ожидания. С его приходом родственники и друзья прощались на долгие месяцы. Не все доживали до дня встречи. Разлучались влюбленные. Отец расставался с сыном. Мать видела, как ее дочь становилась членом семьи, способной лучше позаботиться о пей, чем ее родные. Слабых и больных оставляли в селении, снабдив достаточным запасом пищи, чтобы они могли продержаться до весны.