Руслан Белов - Смерть за хребтом
На водружение Черного на исходный пункт падения ушло больше часа. Мы занесли его практически на руках и изрядно выдохлись. Но перевал был уже перед глазами. Конечно, это казалось, что перед глазами... В горах всегда кажется, что гребень, вот он, в десяти метрах, а он шаг за шагом все отступает и отступает, пока совсем неожиданно ты, застыв в немом восторге, видишь уже не осточертевшую, недостижимую эту грань, а расстилающийся под твоими ногами величественный высокогорный пейзаж. Так и мы, совершенно неожиданно увидели вдали остроконечные вершины Зеравшанского хребта, и, практически под ногами – Кумархское месторождение олова, четыре квадратных километра гор, обезображенных глубокими шрамами разведочных канав и траншей.
Олово в виде касситерита содержится в нем в крутопадающих кварц-турмалиновых жилах, прослеживающихся на большую глубину. Жил – десятки, а олова в них – очень немного и не везде. Искали его обычным способом – на поверхности рудного поля вкрест жильной серии проходились канавы. По результатам их опробования выделялись рудные тела – более или менее протяженные участки жил с содержанием олова выше 0,40%.
Если удавалась это сделать, то рудное тело прослеживалось на глубину – где-нибудь на крутом склоне, ниже канав, мы вгрызались в рудоносную жилу штрековой штольней и опробовали ее забой каждые три метра (или сначала рассекали всю жильную серию штольней и уже из нее проходили штреки по разведанным на поверхности жилам и по жилам “слепым”, не обнаруженным на поверхности). Если жила была шире штрека, из него в стороны, на всю мощность оруденелой зоны, проходились рассечки, которые тоже опробовались всплошную.
Если рудное тело удавалось выделить и в штреке, то сорока метрами ниже (если позволял рельеф) проходилась следующая штольня, или в рассечках уже пройденной сооружались камеры, из которых вниз бурились наклонные скважины...
Много лет назад, уезжая с доживающего последние дни Кумарха (запасы олова в этом месторождении оказались незначительными и его разведку было решено прекратить), я думал, что никогда сюда не вернусь. Но я вернулся двумя годами позже со своим аспирантским отрядом. И, вот, опять я здесь... Землянки, в которых я и мои товарищи жили в течение многих лет, были растащены на дрова, устья многих штолен – завалены. Природа начала излечиваться от многочисленных ран, многие из которых были нанесены лично мной – бесчисленные канавы и траншеи, дороги и подъездные пути, отвалы и буровые площадки заросли бурьяном, крутые борта их осыпались. И не было там моих товарищей, с которыми я делил радости и печали, хлеб и водку... Сначала они разошлись по месторождениям и рудопроявлениям Средней Азии, а потом стали беженцами и разбрелись по баракам и заброшенным деревням России-матери.
Я бродил взглядом по развалинам нашего базового лагеря... Вот здесь стояли баня и бильярдная, здесь пекарня, а здесь – моя камералка, в которой мы после прихода вахтовки частенько устраивали пиры и танцы... Вон там виден врез лагеря 5-ой штольни; там, последней в ряду, стояла моя палатка. Здесь Федю Муборакшоева в пьяной драке выбросили в отвал и я, к своему удивлению (сам едва стоял на ногах) его вытащил.
А вон – так называемая Верхняя тропа, вьющаяся по-над скалами стометровой высоты... По ней я гонял студентов, приучая их не бояться высоты... Может быть, и жестоко с моей стороны это было (некоторых, наиболее впечатлительных, приходилось выносить с нее на руках), но действенно. А вон там, в саю Дальнем, в зарослях не цветущего еще иван-чая до сих пор видны ржавые остатки бурового копра – памятник моему позору. Задавая эту скважину, я глупейшим образом ошибся в масштабах и вбил определяющий устье кол, не в двухстах метрах от рудной зоны, а всего в пятидесяти. И рудная зона была вскрыта не на глубине 300 метров от поверхности, как проектировалось, а в десять раз ближе. Никто ничего не заподозрил, а я смолчал. И двести тысяч советских рублей вылетело в трубу.
А вон там, на той крутой канаве №1337, чуть не погибла Ксения, сваленная с ног солнечным ударом. Она катилась вниз по склону метров десять и неминуемо была бы искалечена, если бы совершенно случайно ее не откинуло в мощный куст кислячки (ревеня)...
Вон стоит списанный, но почему-то не увезенный на металлолом, бульдозер ДТ, “дэтешка”. Облупленный, заржавленный... А когда-то он был оранжево-голубым, веселым, шумным мальчишкой... Валька, мой сын, тогда пятилетний, любил, подражая бывалым бульдозеристам, сидеть за его рычагами с приклеенным к нижней губе окурком “Беломора”.
Это мой Кумарх... Я знал здесь каждую канаву, знал, где и какой мощности в них подсечены рудные жилы и какие в них содержания олова. Я знал здесь каждый тропку, каждый камень, все грибные места и каждую неразорвавшуюся мину[57]. И вот я снова здесь. Я вернулся!
Как только мы, налюбовавшись красотами альпийского орогенеза[58], начали спускаться вниз, в прямую как стрела троговую[59] долину Хаттанагуля (левого притока Кумарха) Федя снова упал. Он поскользнулся на ровном месте и, опрокинувшись на спину, поехал вниз по склону. Такой способ спуска ему понравился, и он прокатился еще. Пример его оказался заразительным: Наташа, выбрав подходящий участок, зигзагом заскользила на подошвах.
Я, решив прочитать им лекцию о некоторых правилах поведения на высокогорье, вышел вперед и, оборачиваясь к Наташке и ловя себя на мысли, что мне приятно с ней общаться, стал говорить, что спуск с вершины – конечно, веселая штука, но, как ни странно, спускаться почти всегда труднее и опаснее, чем подыматься. “Человека тянет вниз вес его тела и кажущаяся легкость спуска, – поучал я. – К тому же, почувствуйте разницу: он поднимается головой вперед, а при спуске – впереди задница. Поэтому, чтобы не было на нее ненужных приключений, давайте внимательнее глядеть под ноги и не...”
Последние слова были произнесены мною уже в падении. В пылу трепа я не заметил, что слева склон стал значительно круче. И поэтому, оступившись, я не смог удержаться на насте и рухнул вниз. Метров триста я скользил на заднем месте и финишировал на небольшой площадке перед известняковой грядой. Снега на ней почти не было, и между двух скальных выходов я увидел фрагмент потерянной тропы!
Поднявшись на ноги, я крикнул товарищам, призывая их спуститься ко мне, предварительно сбросив рюкзаки и ослиную поклажу. Не прошло и пяти минут, как рюкзаки и остальная поклажа полетели вниз. За ними лихо соскользнула Наташа, но, похоже, я сглазил, и эффектного зрелища не получилось: примерно на середине пути она потеряла равновесие и достигла моих ног лежа на спине. Житник, недовольно покачав головой, снял куртку, сложил ее наподобие подушки и подошел к Лейле. Положив эти импровизированные салазки перед ней, жестом предложил сесть. Поколебавшись, Лейла села и спустилась без приключений.
