Ромэн Яров - Искатель. 1969. Выпуск №3
— А они что? — спросил я.
— Они, как и зрители, были парализованы быком. Перестали гарцевать, принимать позы, вызывать его, кричать угрозы. Только один из них прервал молчание каким-то возгласом, и Апис немедленно повернул к нему голову. И так он стоял неподвижно, в одиночестве, раздумывая о судьбе тех, которые были в его власти. Вдруг раздался призывный звук трубы: сигнал, чтобы пустили в ход бандерильи, которые обычно вонзают в плечи быков, когда их шейные мускулы утомлены долгой работой на арене. Почувствовав боль, бык задерживается на мгновение, а бандерильерос пользуется этим, чтобы грациозно отскочить в сторону. Впрочем, такое можно проделывать только с быками, которые не думают…
Услыхав трубный сигнал, юный бандерильерос механически повиновался с видом обреченного. Он выступил вперед, нацелил дротик и, запинаясь, начал бормотать фразы, которыми бандерильерос обычно сопровождает метание дротиков… Я не могу утверждать, что Апис пожал плечами, но, во всяком случае, он свел этот эпизод к самому жалкому фарсу. Он начал кружиться вокруг юнца, заставив его забыть, как нужно принимать великолепные позы. Чтобы понравиться публике, бык изучал его с разных сторон, подобно неумелому фотографу, который не может найти нужной точки для съемки. Бык подставлял все части своего тела, кроме плеч. То и дело он показывал, что хочет броситься на юношу. До чего он был жесток и в то же время непринужденно комичен! Его намерения были ясны. Он играл, стремясь одновременно вызвать смех у зрителей и ужас у потерявшего всякое мужество бандерильероса…
И он достиг своей цели. Бандерильерос повернулся а позорно побежал к барьеру. Но Апис очутился около него раньше, чем умолк смех. Он проскочил мимо него и головой отогнал его влево. Рога он держал направленными вбок, почти касаясь груди своей жертвы. Он не хотел допустить, чтобы бандерильерос убежал в безопасное место. Некоторые из группы пикадоров хотели броситься на выручку, чтобы отвлечь Аписа. Вилламарти крикнул: «Оставьте! Если он хочет до него добраться, никто ему не помешает!» И они остановились… Сам ли бандерильерос поскользнулся, Апис ли ткнул его мордой — этого я не заметил, но, во всяком случае, юноша упал на землю, громко рыдая. Апис остановился, как автомобиль, у которого нажали на все тормоза, основательно обнюхал упавшего… и отошел прочь!
Представление было окончено. Апису оставалось только очистить арену от второстепенных действующих лиц, О, с каким искусством это было сделано! Неожиданно он встрепенулся — драматический жест! — словно впервые увидал всех этих людей. Затем он двинулся… Над барьером мелькнули разноцветные панталоны беглецов, и Апис остался один на арене.
Мы с Кристофом дрожали от возбуждения. Апис впутался в драму, в которой он неподражаемо разыграл первые три акта. Но дальше… Он довел зрительный зал до крайних пределов напряжения, но вместе с тем исчерпал все свои возможности. От победы до поражения — один шаг… Мы видели, что вооруженные стражники, которых всегда посылают на такие зрелища для поддержания порядка, держат свои винтовки наготове. Они ожидали приказа, чтобы стрелять в Аписа, как стреляют в быка, если тот перепрыгнет через барьер к зрителям…
Вуарон утопил это воспоминание в шампанском и вытер бороду.
— В этот момент судьба послала для достойного финала не кого иного, как матадора Чисто, которого поначалу я принял за бездарного ремесленника. Оказалось же, что этот человек в душе был артистом. Он двинулся по арене к быку, спокойный и уверенный. Апис удивленно смотрел на него…
Чисто с плащом в руках встал в позу и крикнул быку, как равному: «Ну-с, сеньор, теперь мы кое-что покажем почтенным кабальеро!..» И он спокойно направился к умному Апису, который (мы это знали) одним ударом мог, если бы захотел, уничтожить его.
Дорогой друг мой, я хотел бы дать вам хотя бы отдаленное представление о непритворном добродушии, юморе, деликатности, с каким Апис, великий артист, ответил на это приглашение. Казалось, маэстро, утомленный работой в мастерской, по-домашнему расстегнув жилет, принимает не лишенного таланта ученика. Между ними мгновенно установилось взаимное понимание. И это имело свои основания.
Кристоф шепнул мне: «Теперь все в порядке. Чисто всю жизнь провел среди быков. Это сразу видно. Он был пастухом. Теперь все обойдется…»
Противники некоторое время примеривались, словно определяя, на какое расстояние можно приблизиться друг к другу. Тут Вилламарти позволил себе непростительную дерзость. Он вышел на арену, чтобы поддержать свою репутацию. И Апис встретил его… Он сразу загнал Вилламарти за барьер и начал топать ногами и фыркать, словно говорил: «Вон отсюда! Я занят с артистом». И Вилламарти удалился, навеки потеряв свою репутацию… Апис вернулся к Чисто. Казалось, он извинялся: «Простите, что пришлось прервать вас. Я не всегда могу распоряжаться своим временем. Мы, кажется, говорили, дорогой коллега…» Игра возобновилась.
Из уважения к Чисто Апис выбрал себе мишенью внутренний край плаща, тот край, который ближе всего к телу матадора. Апис верил матадору так же, как и Чисто доверял ему. На этот раз он позволил человеку взять на себя руководящую роль, приспособляясь к нему с неподражаемым здравым смыслом, искусством и темпераментом. Он позволил Чисто попеременно то загонять его в тень, то выставлять во всем великолепии, как того требовали восхищенные зрители. Он то неистовствовал, то притворялся, будто терпит поражение, то принимал позу отчаяния и покорности судьбе и тут же разражался новым приступом ярости — и все это как истинный артист, который знает, что он является лишь изобразителем чувства и не должен следовать ему вне своей роли.
Апис вдохновил Чисто. Казалось, грация и красота юности вернулись к этому почтенному быкобойцу. Утренняя заря отразилась во всем великолепии в заре вечерней…
Все уменье Чисто было в распоряжении Аписа; Апис с признательностью отвечал на маневры матадора всем, чему научился на ферме, в Апле, на пастбищах. Он носился вокруг Чисто, словно поток смерти; казалось, он вот-вот прыгнет к нему на плечи, он едва не задевая рогами человека, то с одной, то с другой стороны проносясь мимо него с грозным ревом и хрипом. Один или два раза (это было просто неподражаемо!) он взвивался на дыбы перед матадором, и Чисто должен был буквально выскальзывать из готовой обрушиться на него лавины грузного тела.
Эти двое артистов держали всех в таком напряжении, что пять тысяч праздных зевак не издавали ни звука, словно онемев, и только слышно было их дыхание, точно помпа работала. В конце концов это стало невыносимо. Оба они, человек и бык, поняли, что мы нуждаемся в передышке. И они перешли на буффонаду. Чисто отступил немного и начал дразнить Аписа словами. Апис же делал вид, что никогда не слыхал таких речей. Он изображал крайнее негодование. Зрители ревели от восторга. Затем Чисто перешел на другую игру. Он позволил себе вольности с коротким хвостом быка, на конце которого он повис, между тем как Апис делал пируэты.
