Поль д'Ивуа - Аэроплан-призрак
Лорд Гедеон утвердительно кивнул головой.
— Превосходно. Видите ли, милорд, вам не придется жалеть о том, что вы ему помогли. Аппарат по праву принадлежит вам. Вы, следовательно, можете располагать им, как вам заблагорассудится.
— И вы надеетесь получить от нас то, что вам удалось когда-то украсть только отчасти? — внезапно спросила Эдит дрожащим голосом.
Вся выпрямившись, почувствовав себя вновь энергичной, с горящими глазами и лицом, опять покрывшимся краской от учащенного сердцебиения, она снова заговорила:
— Вы продадите изобретение Франсуа вашей стране!.. Вы получите милость двора, снабдив армию таким могущественным оружием для борьбы. Вы рассчитывали, что мы изменим тому, кого больше нет…
Упав в кресло и задыхаясь от негодования, Эдит разразилась рыданиями, упорно и настойчиво повторяя:
— Никогда!.. Никогда!..
Лорд Фэртайм, его сыновья и с трудом державшаяся на ногах Маргарита бросились на помощь девушке.
Питер-Поль, угрожающе взглянув на фон Краша, указал ему на дверь:
— Вы должны понять, милостивый государь…
Немец со злостью оборвал его:
— Я еще не закончил, почтеннейший господин Питер-Поль. И заключение моей речи будет коротким.
Пораженный, как и все остальные, тоном негодяя, лорд обернулся к нему. Шпион продолжал:
— Я даю вам несколько дней на то, чтобы обдумать мое предложение. Через несколько дней, — он сделал ударение на этих словах, — мы прибудем в страну, где моя власть над вами будет абсолютной. Так что я могу поступить… Я поступлю соответствующим образом — и спокойствие, которое я сейчас проявляю, может служить вам лучшим доказательством, что я говорю не зря.
— Так говорите же поскорее и освободите нас от своего присутствия! — воскликнула Эдит, подняв голову и обратив к нему свое кроткое лицо, залитое слезами.
— Я убью вас, барышня, и всех ваших родственников, — отрезал Краш.
Резко поднявшись с места, он оттолкнул табурет, на котором сидел, повернулся на каблуках и вышел прочь.
Щелканье ключа в замке уведомило пленников, что они заперты.
VII. Мертвый говорит
Шестнадцать дней прошло со времени переговоров, в которые пытался вступить фон Краш со своими пленниками.
В этот день «Матильда» благополучно пересекла Атлантический океан и сделала остановку в Гаване. Уголь был на исходе, требовалось пополнить его запасы, чтобы окончить путешествие.
Фон Краш, заботясь, подобно палачу, о том, чтобы от него не ускользнула жертва, мучения которой он хотел продолжить, разрешил Эдит прогуливаться по палубе, запретив ей, однако, доходить до мостков.
Совершенно оправившийся от своей раны Сименс и всегда зубоскалящий Петунич были приставлены сторожить молодую девушку. Они поспешили предупредить ее, что при малейшей попытке позвать на помощь она немедленно будет водворена в свою каюту. Но так как эта угроза, по мнению Петунича, не произвела на Эдит достаточного впечатления, то он небрежно прибавил:
— О! Хозяин принял свои меры! Гаванские власти знают, что у нас на борту две сумасшедшие женщины и что мы вынуждены строго следить за ними, чтобы они как-нибудь не вырвались и не сбежали…
Бдительный и хитрый шпион, как всегда, оказался на высоте. Раз ее объявили сумасшедшей — все ее крики не вызовут ничего, кроме сострадательного взгляда.
Однако Петунич сказал — две женщины.
Кто же другая?
Словно в ответ на ее вопрос на палубе появилась Маргарита и направилась к корме. Она подошла к Эдит и тихо сказала:
— Мне позволено побыть возле вас.
— Вы очень добры, Маргарита. Вы ухаживаете за мной, как за сестрой.
Эдит внезапно умолкла, так как ее собеседница при этих словах вдруг побледнела. Опустив глаза, с видом бесконечной вины Маргарита ответила:
— Это вы добры, что позволяете мне проявлять свою преданность!
Худенькая ручка Эдит протянулась к молодой немке. Та схватила ее и набожно прижала к дрожащим губам.
В это мгновение Маргарита почувствовала, что пальцы Эдит крепко сжали ее руку. Она подняла глаза на молодую англичанку и увидела, что та не сводит глаз с молоденькой квартеронки[4] на набережной.
Что бы это значило?
Эдит так пристально смотрела на девушку, что Маргарита испугалась: не заподозрят ли охранники что-то неладное. Она инстинктивно поискала глазами Сименса и Петунича.
Те стояли, облокотясь на перила мостков. Верзила слушал с озадаченным видом, а Петунич что-то говорил ему, хохоча во все горло. По-видимому, сторожа, не находя в поведении обеих пассажирок ничего подозрительного, решили немного отдохнуть от своей скучной обязанности, и Петунич пользовался этим спокойным моментом, чтобы подурачить своего глупого товарища.
Маргарита все еще смотрела на них, когда вдруг она услышала рядом с собой слабое шуршанье бумаги. Она перевела взгляд на англичанку и увидела на ее коленях сложенный в несколько раз газетный листок, который мгновенно исчез в маленьком мешочке из зеленой кожи, который по городской привычке молодая девушка машинально захватила с собой, выходя на палубу.
Сильное лихорадочное волнение охватило Эдит. Ей захотелось как можно быстрее уйти к себе.
Спустя минуту девушка проскользнула в каюту, отведенную специально для нее.
Маргарита осталась в коридоре. Она не хотела проникать в тайны мисс Эдит. Вдруг немка услышала сдавленный крик. Не раздумывая, она отворила дверь в комнату Эдит и в изумлении остановилась на пороге.
Девушка почти упала в ее объятия, которые та едва успела раскрыть ей. Эдит успела прошептать только два слова:
— Он жив!
Уложить ее на кушетку и запереть дверь на задвижку было для Маргариты делом нескольких мгновений. Затем она снова подошла к мисс Фэртайм.
Та уже преодолела первую слабость, которая на минуту совсем было овладела ею. Она снова открыла глаза, и Маргарита наклонилась к ней, желая узнать причину ее обморока. Молодая англичанка радостно ответила ей:
— Я счастлива… безумно счастлива! Прочтите статью, обведенную синим карандашом.
Маргарита не возражала и, развернув газету, прочитала следующее:
«Еще о „летающих“ людях. После Праги они почтили своим появлением Гамбург. Вчера вечером какой-то молодой иностранец, личность которого не была установлена, затеял ссору с экипажем одного небольшого парохода, бросившего якорь в Бинненском заливе. Чувствуя себя более слабым и, быть может, повинуясь внушениям совести, не совсем чистой, он бросился бежать, преследуемый своими противниками.
