Луи Буссенар - Железная рука

Мустик сначала растерялся, но потом овладел собой. Это походило на цирковой трюк: наездник на спине разгоряченного пони. Он следил за движениями ламы, покачивался в такт ее бега, откидывался назад и время от времени хлопал ладонями по крупу.

— Эй, лошадка! Эй, лошадка!

Если животное замедляло бег, мальчик кричал ему в ухо, подражая как нельзя лучше рыку тигра: «У-у!»

Черт возьми!.. Ему ответил чей-то голос. Гигр, который ушел не очень далеко, снова почувствовал запах добычи, которая ускользала от него.

Ламы бежали вперед, они великолепно умели прокладывать среди деревьев узкие дорожки. Но хищник был сильнее их и, не обращая внимания на преграды, прыгал быстрее и дальше.

— Первоклассный бег, — вслух размышлял Мустик. — Побьет все рекорды!

Он подгонял животное, которое и без того мчало его с головокружительной быстротой. Но тигр был недалеко… Слышалось его глухое дыхание в нескольких метрах от беглянок. Развязка не оставляла сомнений. Еще несколько прыжков, и хищник ворвется в стадо…

Внезапно блеснул свет. Ламы добежали до опушки леса, им открылся безграничный простор. Тигр, сделав последнее усилие, ворвался в стадо и упал, как метательный снаряд, на одну из лам. Та стала отбиваться, катаясь по земле…

Вдруг прогремел выстрел! Тигр, сраженный пулей, попавшей ему меж глаз, издал страшное рычание. А перепуганные ламы остановились и застыли как вкопанные.

Мустик, опьянев от усталости и переживаний, поднялся на спине своего скакуна и, словно в припадке безумия, громко закричал. Крик его зазвенел в воздухе: «Пиу… у…у!»

И тут он обнаружил, что его окружили высокорослые люди всех цветов: черные, медные, даже белые… с суровыми лицами, широкополыми шляпами, вооруженные с головы до ног!

Его удивление, соединенное с усталостью и волнением, было так велико, что он вытаращил глаза и, скатившись вниз, оказался в руках очень высокого человека с седой бородой на прекрасном лице. Незнакомец предупредил:

— Эй, малыш! Не пугайся! Тигр мертв, а ты спасен!

Минуло несколько часов.

Мустик лежал, вытянувшись, на походной кровати. Сколько же он провалялся в забытьи? Ему дали успокоительного лекарства, и мальчик заснул. Возле него собралась небольшая группа людей, слышались перешептывания. Любопытство и осторожность взяли верх. Не открывая глаз, он прислушался.

— Кто же этот малыш, вынырнувший из лесу? — спрашивал один.

— Полагаю, месье де Сен-Клер, что только сам он сможет просветить нас, — отвечал другой.

ГЛАВА 4

Отец Мадьяны… — Мустик-графолог[261].— Секрет Пьера де Тресма. — Двойник Короля каторги.

Сен-Клер! Мустик вскочил и вскрикнул:

— Кто здесь называется именем Сен-Клер?

Вперед выступил человек, который недавно принял на руки Мустика: высокий, сильный, с прекрасными светлыми глазами, приблизительно пятидесяти лет. Выступающие скулы, обожженное солнцем лицо человека мужественного и доброго, который сразу же завоевал симпатию Мустика.

— Меня действительно зовут Сен-Клером. Мое имя вам знакомо?

— Но… месье… Это вы… вы отец мадемуазель Мадьяны?

— Мадьяна — мое горячо любимое дитя, которое так много значит для меня. О, мое дитя! Говори, говори скорее. Кто ты?..

— Ах, мое имя ничего вам не скажет. Я — Мустик, малыш Мустик, член организации Общественного спасения. Но вы, быть может, знаете Железную Руку?

— Железную Руку? Да, я знаю, что это прозвище человека… настоящего героя, спасшего мою дочь. Она питает к нему искреннее уважение.

— Это мой патрон, месье Сен-Клер, мой хозяин, мой бог. И скажу вам: если я здесь, то лишь для того, чтобы спасти его. Потому что, видите ли, есть такой негодяй, Король каторги. Так вот Железную Руку посадили в тюрьму и пытались отравить.

Мустику не терпелось сказать многое, и он все время сбивался.

— Не волнуйтесь, мой друг, — мягко сказал Сен-Клер, — будьте спокойны. Соберитесь с мыслями! Объясните все подробно.

— Вы правы, месье Сен-Клер. Но поймите, все это меня так волнует. И кроме того, я хотел бы сказать вам две вещи.

— Говорите, мой друг!

— Первое: не говорите мне «вы».

— Что?

— Да, я не привык к этому, все говорят мне «ты»: Железная Рука, мадемуазель Мадьяна, Фишало… Меня это «вы» очень смущает.

— Как хочешь, малыш. Ну а вторая вещь?

Мустик опустил голову и очень тихо сказал:

— Я умираю от голода. Мне хотелось бы чего-нибудь съесть!

— Бедный мальчуган! Сейчас.

— Только знайте: я не слишком требователен. Что-нибудь несерьезное, обычное. Например, бульон и кусочек мяса.

Сен-Клер отдал распоряжение. Один из его людей вышел и, вскоре вернувшись, положил перед Мустиком хлеб, маниоку и дымящуюся козлятину.

Паренек не заставил долго себя упрашивать. Его пустой желудок действительно мешал связно говорить. Он хотел продолжать свой рассказ с набитым ртом, но Сен-Клер помешал ему, потому что нуждался в точных и ясных сведениях. Несколько брошенных на ходу слов ребенка наводили на мысль о совсем недавно грозившей ему опасности. Речь шла, видимо, о какой-то особенно низкой подлости.

Насытившись, Мустик рассказал в двух словах о приключениях в Неймлессе, ибо Сен-Клер все уже знал из письма дочери. Ему было известно, что Мадьяна уехала оттуда под протекцией[262] Поля Жермона в Сен-Лоран, а затем должна была перебраться в Кайенну. Потом пришло письмо от дочери, одно-единственное. Оно очень изумило отца: Мадьяна объявляла о своем отъезде на прииск Сан-Эспуар.

Мустик удивленно посмотрел и произнес:

— Но это не так… совсем не так. Понимаете, я как член их семьи в курсе того, что происходит. Мадемуазель Мадьяна не писала вам этого.

— Что ты хочешь сказать?

— Ее последнее письмо прочли в моем присутствии. Она рассказывала в нем обо всех несчастьях, выпавших на долю Железной Руки, о его аресте, заключении в тюрьму, отравлении.

— Но я не получал такого письма.

— Она отдала его одному бони, который взялся передать.

— Это письмо, наверное, перехвачено.

— В нем говорилось также, что мадемуазель Мадьяна, верная отцовским рекомендациям, спешит в Кайенну, где она рассчитывает получить известие о вас.

— Повторяю, я не получал этого письма! Пришло только одно-единственное. Вот это.

Сен-Клер нервно пошарил в бумажнике и извлек оттуда листок бумаги.

— Посмотри, дитя, ты, возможно, знаешь почерк моей дочери.

Мустик с вниманием вгляделся.

— Да, да, — прошептал он, — это ее рука. Однако я уверен, что она его не писала.