Евгений Коршунов - И придет большой дождь…

Идущие впереди чуть попятились, толпа слегка колыхнулась назад. По морю голов словно покатилась легкая зыбь.

Так казалось человеку, удобно устроившемуся на плоской крыше одного из домов — примерно в полумиле от ворот Нассарава. Человек поудобнее приладил приклад винтовки и прильнул к оптическому прицелу.

Раздался почти бесшумно выстрел: сухой, резкий щелчок, которого не слышали ни лейтенант Ония, ни солдаты, стоящие за его спиной, ни толпа.

Лейтенант пошатнулся. Темное пятно расползлось по его салатовой куртке там, где сердце, и он медленно опустился на землю, так и не поняв, что произошло.

Но люди, стоящие в толпе, поняли это. В ужасе они отшатнулись и кинулись в плотную, упругую человеческую массу, что-то крича и воздевая руки. Толпа откинула их обратно, на растерявшихся солдат и…

Недружный залп скосил сразу человек пятнадцать. Рухнули убитые, дико закричали раненые. И толпа, обезумев, ринулась вперед, топча и давя упавших. Солдаты отпрянули — и заработали пулеметы. Ахнула базука — термитный снаряд врезался в человеческое месиво.

Люди кинулись назад, стали отступать — сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Вопли раненых смешались с проклятиями сбитых с ног, и все это покрывалось гулким стуком пулеметов.

Потом наступила тишина.

Весть о разгроме демонстрантов в Каруне появилась на первых полосах луисских газет на следующий день. Правительство запретило публиковать подробности, но в газете «Голос Севера», выходящей в Каруне, все же было напечатано десятка два фотографий — убитые у ворот Нассарава, плакаты демонстрантов и портреты майора Нзеку и лейтенанта Ония. И весь Север смотрел на эти фотографии, стискивая кулаки.

Генерал Дунгас в специальном заявлении для печати объявил, что майор Мохамед превысил свои полномочия, арестован и будет отдан под суд. Одновременно он отдал приказ о немедленной высылке из страны английского подданного, представителя компании «Шелл» в Луисе Гарри Блейка, за вмешательство во внутренние дела Гвиании.

Блейк узнал об этом решении уже далеко за пределами Африки.

А через неделю Петр получил пакет из министерства информации. Его приглашали принять участие в поездке, организуемой министерством для иностранных корреспондентов, чтобы они могли присутствовать в Каруне на открытом суде над майором Мохамедом.

В другой раз Петр встретил бы это приглашение с радостью, но теперь он лишь равнодушно прочел письмо и сунул его куда-то в стол.

Все эти дни после свадьбы Сэма он не находил себе места. Покушение на майора Нначи, стальная стрела в горле рябого, грязь на обуви Жака…

Тогда, в тот вечер, он не решился спросить Жака… Да и о чем он мог спросить француза? Мол, не убил ли он человека? Петр даже не стал расспрашивать Веру — уходил ли Жак из-за стола или нет.

Да, Жак был не тот, за кого его принимал Петр. Но он был не враг, ведь это он, именно он, спас Петру жизнь, Петру и… майору Нначи.

Через несколько дней Жак позвонил и сказал, что фирма опять срочно посылает его на Север.

ГЛАВА IV

Войтович, уехавший из Гвиании «на денек», появился уже после всех этих событий.

— А у вас тут действительно не соскучишься, — с веселой завистью объявил он, едва переступил порог дома Николаевых. — Феодальчики-то верны себе!

Он сбросил строгий серый пиджак, который надевал для респектабельности всегда, когда пересекал границу и имел дело с чиновниками, и озорно прищурился.

— Так! Неплохо бы опять побывать в Каруне. Кстати, как дела у Жака? В прошлый раз он устроил нам целую бочку приключений.

Петр тяжело вздохнул: мысли о Жаке преследовали его с той самой ночи на свадьбе у Сэма.

Еще вчера, играя в шахматы с Глаголевым, он поймал на себе внимательный взгляд консула: в этом взгляде было ожидание… Ожидание чего? Неужели он знает о том, что произошло на свадьбе? Нет, просто консул видит, что ему не по себе, и ждет, что Петр попросит какой-то помощи. Что и говорить, консул разбирается в настроениях людей. Такая уж у него работа.

Но Петру почему-то не хотелось говорить с Глаголевым о Жаке. И он заговорил о том, что волновало сегодня всю Гвианию, о событиях в Каруне.

Некоторые газеты Луиса вдруг усмотрели в них мусульманский фанатизм. Слово «погром» в латинской транскрипции не сходило с их первых полос.

— А не кажется ли вам, Николай Николаевич, — спросил Петр Глаголева, — что кто-то словно подливает масла в огонь?

— Если пальмового, то пахнуть будет довольно сильно, — пошутил консул. — И все же ты, пожалуй, прав, — добавил он уже серьезно. — Кто-то накаляет страсти. И религия здесь только один из видов оружия. Всю новейшую историю Гвиании колонизаторы ловко стравливали мусульман и христиан. И дело здесь совсем не в фанатизме. Крестьянин-мусульманин и его сосед-христианин будут мирно ходить друг к другу в гости, пока кому-то не понадобится вызвать вражду хотя бы на религиозной почве.

Сейчас, когда Войтович заговорил о Каруне, Петру вспомнились слова Глаголева.

— Так что же, коллега? Как насчет поездки на Север? Петр знал, что, если Войтович загорелся какой-нибудь идеей, его не остановит ничто. И тут он вспомнил о пакете из министерства информации, вот уже несколько дней валявшемся у него на столе.

Войтович с интересом прочел приглашение.

— Едем, коллега, — весело решил он. — Я к тебе присоединяюсь!

— Но нужно договориться насчет тебя с министерством, — слабо возразил Петр.

— Вот и займись, развейся. А то вид у тебя что-то… — Он сделал кислую гримасу и хлопнул Петра по плечу.

Петр подумал и согласно кивнул. В общем-то приглашение от министерства информации пришло даже кстати. Петру давно уже хотелось по-настоящему завязать деловые контакты с главной газетой Каруны — «Голос Севера». Кроме того, в Каруне издавалась и небольшая газетка «Черная звезда», выходившая с непонятными перерывами. И та, и другая изредка публиковали материалы Информага.

В Каруну самолет прибыл в полдень — от Луиса сюда было четыре часа лету на стареньком, периода второй мировой войны «Дугласе». И первый, кого Петр с удивлением увидел, спускаясь по трапу самолета, был Жак. Он стоял в толпе встречающих — чиновников министерства информации, одетых в безупречные темные костюмы, и агентов службы безопасности, носящих по традиции национальную одежду. Рядом с ним возвышался огромный белобрысый европеец. На густо усыпанном желтыми веснушками лице синели спокойные, удивительно детские глаза.

Жак радостно замахал рукой Петру и Анджею и что-то сказал своему массивному соседу, указывая на них. Тот тоже поднял свою тяжелую руку и качнул несколько раз кистью.