Томас Майн Рид - Вольные стрелки
Вдруг он встал, пробормотав «buenas noches» и направился к выходу. В то же мгновение Линкольн, исподтишка наблюдавший за ним, вскочил и загородил дверь.
– Не угодно ли вам остаться? – спокойно, но решительно сказал он.
– Que cosa? (В чем дело?) – с видимой тревогой спросил священник.
– Вы не выйдете отсюда, пока мы здесь… Рауль, попроси у своего приятеля хорошей веревки, слышишь?
Падре лишь молча взглянул на хозяина не то с упреком, не то с угрозою. Бедный мексиканец растерялся. С одной стороны, он не хотел оскорбить священника, а с другой, боялся противоречить охотнику.
– Боб Линкольн никогда не нарушает обычаев гостеприимства, – снова заговорил охотник. – Но это случай исключительный. Глаза этого попа мне что-то не нравятся.
Рауль старался убедить охотника, что это мирный священник из соседнего села и друг Хозе Антонино. Боб все еще стоял в дверях в нерешительности. Только заметив, что я отношусь совершенно безучастно к происходившему в эту минуту вокруг меня (я задумался о чем-то), Линкольн выпустил священника.
– Смотри, Рауль, как бы худа не было! – проговорил он, снова садясь на свое место. – Советую не оставаться здесь ночевать. Как вы думаете, капитан?
– В чем дело, сержант?
– Да вот Рауль заставил меня выпустить этого монаха, а я уверен, что он натравит на нас своих. По-моему, надо скорее убраться отсюда.
Мы поужинали, выпили по чашке шоколада и уже хотели было проститься с нашими добрыми хозяевами, когда Хозе Антонио предложил нам выкурить по сигаре.
Это был большой соблазн, так как мы давно не курили.
Но не успели мы усесться вокруг огня и закурить наши puros, как Хесусита, выходившая за дверь, вбежала с криком:
– Papa, papa, hay gente fuera! (Папа, на дворе люди!) Действительно, за сквозными стенами хижины обрисовывались чьи-то фигуры.
Линкольн схватил ружье и подбежал к двери, крича:
– Говорил я вам, что быть беде!
Не давая себе труда отворить дверь, он всей своей тяжестью налег на легкую бамбуковую стену, которая с треском проломилась.
Мы хотели последовать за ним, когда вся хижина рухнула, засыпая нас досками, пальмовыми листьями и тростником… Мы слышали выстрел Линкольна, стон умирающего, залп из пистолетов и ружей, какие-то выкрики… Затем нас вытащили из-под развалин ранчо, поволокли в лес, привязали к деревьям и принялись осыпать пинками ног и ударами кулаков. Нас окружала толпа озверевших людей. Они кричали и дико хохотали, издеваясь над нашей беспомощностью. Среди них был и знакомый нам падре. Не подлежало никакому сомнению, что это он натравил на нас эту дикую шайку. Негодяй внимательно рассматривал каждого из нас; очевидно, он искал Линкольна, но охотника не было: он исчез к великому разочарованию падре.
Глава XLVIII. ПАДРЕ ХАРАУТА
Из разговора разбойников можно было заключить, что мы попали в руки jarochos, шайки знаменитого бандита-священника Харауты.
– Черт возьми! – стонал Рауль. – Зачем я помешал Линкольну удержать этого монаха? Теперь не миновать нам петли. Должно быть, еще нет самого – только ждут его…
В это время послышался топот скачущей лошади. Вскоре показался мчавшийся во всю прыть всадник, направлявшийся прямо к нам.
– Вот и сам Хараута! – шепнул Рауль. – Если он меня узнает… Впрочем, не все ли равно теперь! Повесят нас всех, хуже ничего не будет…
– Где янки? – крикнул подъехавший, соскакивая на землю.
– Вот они, капитан! – ответил один из харочо, отвратительный старик в красном мундире, по-видимому, помощник начальника шайки.
– Сколько их?
– Четверо, капитан!
– Хорошо. А чего вы тут ждете?
– Приказа повесить их или расстрелять.
– Расстрелять, расстрелять. Carambo! Некогда нам заниматься петлями…
– Тут прекрасные деревья, капитан! – заметил другой, обводя вокруг рукой.
Очевидно, ему очень хотелось насладиться зрелищем повешения.
– Madre de Dios! Я говорю, что нам некогда забавляться… Санчо! Габриэль! Карлос! Прошибите скорее черепа этим тупоголовым!..
Трое названных сошли с седел, взяли винтовки, осмотрели их и выступили вперед.
– Отлично! – философствовал вслух Рауль. – Хуже смерти ничего не будет. Давай-ка потолкую на прощание с достопочтенным padre. Я скажу ему такое словечко, от которого он проворочается всю ночь без сна. Эй, padre! – крикнул он с иронией. – Нашли вы, наконец, прекрасную Маргариту?
При слабом свете луны было видно, как Хараута побледнел и пошатнулся, точно получил сильный удар.
– Стойте! – обратился он к прицеливавшимся людям. – Ведите этих оборванцев сюда. Огня! Зажгите этот хлам! Vaya! – добавил он, указывая на развалины хижины.
Сухой тростник, доски и листья мгновенно вспыхнули ярким пламенем, освещая красноватым светом всю сцену.
«О! Они хотят поджарить нас!» – подумал я, когда нас отвязали и потащили к костру, перед которым стоял наш судья и палач.
Вокруг нас сгруппировались все харочо. Я никогда не видал – ни раньше, ни после – людей, до такой степени походивших на сумасшедших. Большая часть их состояла из самбо и метисов, но было немало и чистокровных, совершенно черных негров с Антильских островов и острова Кубы. У многих выражение свирепости усиливалось татуировкой, покрывавшей их лица. Среди них были пинтосы: пятнистые люди из лесов Акапулько. Я впервые видел людей из этого племени. Во мне вызывали отвращение их лица, покрытые красными, черными и белыми пятнами…
Одного взгляда на это нелепое сборище было бы достаточно, чтобы понять предстоявшую нам участь. Все глядели на нас с кровожадностью зверей, схвативших добычу; ни в одном взгляде не мелькало и луча сострадания или жалости…
Появление вождя этой шайки не могло изменить нашего убеждения, что мы доживаем последние минуты своей жизни. Его отталкивающая физиономия дышала ненавистью и злобой; тонкие губы подергивались отвратительной улыбкой; маленькие черные глаза отливали металлическим блеском, а кривой, как у попугая, нос с рубцом посередине придавал ему еще более мрачный вид…
На нем была пурпурного цвета manga, покрывавшая его с головы до пят; ноги были обуты в грубые сапоги из красной кожи, на которых бряцали громадные серебряные шпоры, а на голове красовалась большая черная шляпа-сомбреро с золотыми галунами. У него не было ни бороды, ни усов; длинные волосы ниспадали на бархатный воротник его манги…
Таков был падре Хараута.
Перед ним лежал связанный Рауль; оба молча измеряли друг друга взглядами. Все лицо достопочтенного padre подергивалось точно под влиянием электрического тока, а пальцы судорожно шевелились.
И все же Рауль сумел потрясти железные нервы этого человека, казавшегося недоступным никаким влияниям и воздействиям. На губах француза играла торжествующая усмешка.
