В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том первый
Старик стонал, метался и рвался, чтобы как-нибудь освободиться от веревок. Но Лейхтвейс не удостоил его больше ни одним взглядом, а вышел из ворот, где у калитки его уже ждала Лора. Это она заманила Михаила Кольмана в Кровавый замок.
Приблизился и Рорбек, который стоял на часах вблизи замка.
— Теперь пойдем в дом старшины, — сказал Лейхтвейс. — Мы должны торопиться, чтобы никто не застал нас за работой врасплох.
Разбойники со своей прелестной спутницей прошли через лес и приблизились к ограде усадьбы Кольмана. В селе все спали. Они перелезли через ограду, выломали заднюю дверь и вошли в ту комнату, где незадолго до этого старый скряга сидел за столом и считал деньги.
— Ганнеле должна находиться где-нибудь в доме, — шепнула Лора Лейхтвейсу. — Не разбудить ли ее и не сказать ли ей, чтобы она покинула дом?
— Да, пожалуй, — согласился Лейхтвейс, — но только смотри не разбуди рабочих. Насколько я знаю, они спят в заднем флигеле, а потому сумеют спастись, когда начнется пожар.
Лора вышла из комнаты, а Лейхтвейс с Рорбеком открыли при помощи отмычек ящики письменного стола и вынули все, что там лежало.
— Мы возьмем с собой только наличные деньги, — приказал Лейхтвейс. — Все остальное пусть погибает.
Рорбек открыл мешок, который он принес с собой, а Лейхтвейс высыпал туда все деньги, которые он нашел в ящиках. Когда Рорбек уже завязывал мешок, в комнату вбежала Лора.
— Ганнеле нигде нет, — сообщила она. — Вероятно, она из страха перед своим дедушкой куда-нибудь убежала.
— Тем лучше, — отозвался Лейхтвейс. — Она не будет подвержена опасности, когда запылает этот дом. Посмотри-ка в кухне, Рорбек, нет ли там масла. Оно бы нам очень пригодилось.
Рорбек вышел из комнаты. Тут Лора обняла своего возлюбленного и сквозь слезы спросила:
— Гейнц, разве ты не совершаешь страшного преступления, поджигая добро другого человека? Разве за это мы сумеем дать ответ Богу?
— Дорогая моя! — воскликнул Лейхтвейс, нежно прижимая к себе Лору. — Добро это добыто ценой тысячи грехов, и каждая монета, которую мы берем с собой, орошена потом и кровью несчастных бедняков. В этой комнате раздавалось столько проклятий и пролилось столько слез, что мы имеем полное право сровнять этот дом с землей. Это будет равносильно тому, как если бы мы в лесу раздавили гадюку.
Тут вернулся Рорбек с большой жестянкой, доверху наполненной маслом.
— Хорошо, что этот старый скряга выписывал все свои запасы из города оптом, — сказал он, — а делал он это для того, чтобы не дать заработать сельскому лавочнику. Благодаря этому у него на кухне имеется масло в таком изобилии, что можно поджечь хоть всю деревню.
— Лора, — приказал Лейхтвейс, — облей маслом мебель, пол и стены. Да торопись, слышишь, в коровнике громко мычат коровы, как будто там находятся люди.
Разбойники облили все, что можно было, маслом, а потом Лейхтвейс собрал охапку соломы и тряпок и зажег их.
— Готово! — воскликнул он, и глаза его засверкали зловещим блеском. — Так разбойник Лейхтвейс карает угнетателей бедняков.
Он бросил горящую солому на постель старика, на | пропитанные маслом подушки. Почти сразу поднялось к потолку зеленовато-желтое пламя. Деревянная кровать затрещала, и полминуты спустя вся комната наполнилась удушливым дымом.
Лейхтвейс взял за руку дрожавшую всем телом Лору и вместе с ней выбежал из дома.
— Мы будем наслаждаться этим зрелищем с высоты Нероберга, — сказал он. — Как я рад, что мне удалось наказать еще одного негодяя. Гори, огонь, трещи, пожирай все, выбивайся наружу через крышу. Возвести жителям окрестностей, что они должны склониться перед карающей рукой разбойника Генриха Антона Лейхтвейса.
Вместе со своими спутниками Лейхтвейс быстро направился к лесу. Они успели скрыться, пока никто из жителей деревни еще не обратил внимания на начавшийся пожар.
Молодая служанка патера Бруно Гунда в бессоннице металась на своей постели. Ей не спалось, и не только потому, что ей не давала покоя судьба бедной Ганнеле, но и потому, что ее мысли были лихорадочно возбуждены ее собственной участью.
В ее юном сердце зародилась любовь, которая на первых же порах, казалось, была осуждена на смерть. Она все время видела перед собою образ патера Бруно, жившего с нею под одной крышей. Ничего удивительного не было в том, что молодые люди, которых железная воля другого человека заставила жить в одном и том же доме, полюбили друг друга.
Ту же борьбу, те же сладостные и вместе с тем горестные ощущения, которыми терзалась Гунда, переживал и молодой священник. Правда, патер Бруно долго боролся с этой любовью со всей решительностью человека, сознающего свой долг. Но что значит долг, чего стоят строжайшие запрещения и ужаснейшая угроза там, где творит свое дело богиня любви, запутавшая в свои сети два молодых сердца.
Патер Бруно хранил в глубокой тайне свое влечение к Гунде, и даже взгляды его не выдавали чувств его, которые он питал к своей красавице служанке. Гунда тоже старалась скрыть свои чувства, но она не умела так хорошо владеть собою, как молодой священник, и часто, когда она бывала в одной комнате с ним, в глазах ее загорался страстный огонь.
Томясь в бессоннице на своей постели, она сложила руки и молила Бога дать ей силу побороть свое чувство, если оно действительно греховно; она просила, чтобы Дева Мария сотворила чудо и спасла ее от тоски по любимому человеку.
В конце концов она не выдержала и встала с постели. Набросив короткую юбку, она подошла к окну и открыла его. Высунувшись далеко вперед, она жадно вдыхала холодный осенний воздух.
Над селом стояла луна. Ночь была дивно хороша. Но вдруг на лице Гунды появилось выражение испуга.
— Боже милосердный! — вскрикнула она и отшатнулась от окна. — Дом старшины горит! Пожар! Пожар!
Глава 18
ПЫТКА ВОДОЮ
Как сумасшедшая бросилась Гунда на нижний этаж и в первый раз вошла в столь неурочный час в спальню молодого священника.
Патер Бруно спал. На устах его играла счастливая улыбка. Гунда остановилась как вкопанная. Она даже забыла, зачем пришла сюда. Движимая неведомой силой, против которой бороться у нее не было сил, Гунда наклонилась к спящему.
— Один только раз я хочу испытать счастье, — прошептала она. И тихо прижала она свои губы к его губам.
Спящий вздрогнул. Еле слышно прошептал он:
— Гунда! Милая Гунда!
— Боже! — вскрикнула она в ужасе. — Он любит меня. Господи, спаси наши грешные души!
Она опустилась на колени и головой прильнула к подушкам.
