Жюль Верн - Жангада. Кораблекрушение "Джонатана".
— Откуда? — повторил Торрес. — А это уже мое дело, и я вовсе не собираюсь рассказывать вам о моих делах. Самое главное, что я не ошибся, когда донес, кто настоящий виновник преступления в Тижоке.
— Нет, вы мне скажете! — Бенито уже начинал терять самообладание.
— Ничего я не скажу! — бросил Торрес. — Жоам Дакоста отверг мои предложения. Он отказался принять меня в свою семью. Тем хуже для него! Теперь, когда тайна его открыта, когда он арестован, я и сам отказался бы породниться с грабителем, убийцей, преступником, которого ждет виселица!
— Мерзавец! — вскричал Бенито. Теперь и он выхватил маншетту из-за пояса, угрожая Торресу.
Маноэль и Фрагозо единым движением тоже обнажили оружие.
— Трое против одного! — крикнул Торрес.
— Нет, один на один! — возразил Бенито.
— Вот как! А я был уверен, что сын убийцы готовит убийство.
— Защищайся, Торрес! — закричал Бенито. — Иначе я убью тебя, как бешеную собаку!
— Пусть бешеную, тем опаснее мои укусы! Так берегись же моих зубов!
Затем, прикрыв грудь маншеттой, Торрес стал в угрожающую позу, готовый броситься на своего противника.
Бенито отступил на несколько шагов.
— Торрес, — проговорил он, вновь обретая утраченное на миг хладнокровие. — Вы были гостем моего отца, вы угрожали ему, вы предали его, вы донесли на него, вы обвинили невинного человека, и с божьей помощью я вас убью!
На губах Торреса мелькнула наглая усмешка. Быть может, негодяй в эту минуту подумал, что стоит ему захотеть, и он не допустит этого поединка. Наверно, он понял, что Жоам Дакоста ничего не сказал близким о существовании документа, который мог служить письменным доказательством его невиновности.
Если бы Торрес сказал Бенито, что держит в руках такой документ, тот сразу сложил бы оружие. Но, помимо того, что Торрес решил тянуть до последней минуты, чтобы подороже продать документ, воспоминание об оскорбительных словах молодого человека, ненависть к нему и ко всем его близким заставили негодяя забыть даже о своей выгоде.
К тому же Торрес прекрасно владел маншеттой, которой ему частенько приходилось пользоваться, был крепок, силен и ловок. Стало быть, в борьбе с двадцатилетним противником, который не обладал ни его силой, ни опытом, перевес был явно на его стороне.
Поэтому Маноэль еще раз попытался уговорить Бенито позволить ему драться с Торресом.
— Нет, Маноэль, — холодно ответил юноша. — Я один должен драться за отца, а чтобы дуэль проходила по правилам, ты будешь моим секундантом.
— Бенито!..
— А вы, Фрагозо, если я попрошу, не откажетесь быть секундантом этого человека?
— Ладно, — ответил Фрагозо, — хоть чести для меня в этом нет никакой! Я бы обошелся без таких церемоний и попросту убил бы его, как дикого зверя!
Для поединка была выбрана ровная площадка, около сорока шагов в ширину, поднимавшаяся футов на пятнадцать над Амазонкой. Здесь берег круто обрывался. Внизу медленно текла река, омывая густой камыш, росший под обрывом.
Итак, места на берегу было немного, и тот из противников, кто станет отступать, неизбежно свалится с кручи.
По данному Маноэлем сигналу Торрес и Бенито начали сходиться.
Теперь Бенито вполне владел собой. Он защищал правое дело и действовал хладнокровно, в чем было его преимущество — и немалое — перед Торресом, которому, несмотря на всю его черствость и бесчувственность, мешала нечистая совесть.
Противники сошлись. Бенито нанес удар первым. Торрес отразил его. Затем они немного отступили, но тотчас снова бросились вперед, и каждый из них схватил противника левой рукой за плечо… больше они друг друга не отпускали.
Более сильный Торрес нанес маншеттой мощный удар сбоку, и Бенито не смог полностью парировать его. Клинок оцарапал ему правый бок, и пуншо окрасилось кровью. Но Бенито ответил быстрым ударом и слегка ранил Торреса в руку.
Далее удары так и сыпались с обеих сторон, но ни один из них не был решающим. Взор молчавшего Бенито погружался в глаза Торреса, словно клинок, проникающий в самое сердце. Негодяй заметно терял уверенность. Он начал понемногу отступать перед неумолимым мстителем, главной целью которого было лишить жизни доносчика, а не защищать свою собственную. Сразить врага — вот все, чего хотел Бенито, а тот успевал теперь только обороняться.
Вскоре Торрес оказался прижатым к краю площадки в том месте, где берег нависал над водой. Он понял грозившую ему опасность и попытался перейти в наступление, чтобы вернуть себе потерянную позицию. Смятение его увеличивалось, взгляд помертвел… Наконец негодяй пригнулся, увертываясь от угрожавшей ему руки противника.
— Умри! — закричал Бенито.
Удар пришелся прямо в грудь, но кончик маншетты скользнул по какому-то твердому предмету, спрятанному под пуншо Торреса.
Бенито нападал все решительней. Отбиваясь, Торрес промахнулся и почувствовал, что погиб. Ему пришлось еще раз шагнуть назад. И тут он хотел крикнуть… крикнуть, что жизнь Жоама Дакосты неразрывно связана с его жизнью… но не успел!
Второй удар маншетты на этот раз пронзил ему сердце. Торрес попятился, ступил в пустоту и сорвался с обрыва. В последний раз руки судорожно вцепились в камыши, но не смогли его удержать. Он исчез под водой.
Бенито оперся о плечо Маноэля. Фрагозо крепко жал ему руки. Но Бенито даже не дал друзьям перевязать ему рану — к счастью, она была не опасна.
— На жангаду! — сказал он. — На жангаду!
Маноэль и Фрагозо в глубоком волнении шли за ним, не говоря ни слова.
Четверть часа спустя все трое вышли на берег в том месте, где стояла жангада. Бенито и Маноэль вбежали в комнату к Яките и Минье и рассказали им, что произошло.
— Сын мой! Мой брат! — вырвалось у обеих.
— А теперь идем в тюрьму! — сказал Бенито.
— Да, да, идем!
Бенито повел под руку мать, и Маноэль последовал за ними. Высадившись на берег, они направились в Манаус и через полчаса вышли к городской тюрьме.
По приказу, данному судьей Жаррикесом, их немедленно впустили в камеру заключенного.
Дверь отворилась.
Жоам Дакоста увидел жену, сына и Маноэля.
— Ах, Жоам! Дорогой мой Жоам! — вскричала Якита.
— Якита, жена моя! Дети мои! — ответил заключенный, раскрывая объятия и прижимая их к сердцу.
— Мой невинный Жоам!
— Невинный и отомщенный! — добавил Бенито.
— Отомщенный? Что ты хочешь сказать?
— Торрес убит, отец! Убит моей рукой!
— Торрес убит?.. Он умер?.. — воскликнул Жоам Дакоста. — Ах, сын мой! Ты меня погубил!
