Мэри Стюарт - Гончие Гавриила
Не знаю, сколько прошло времени до того, как я второй раз пришла в себя, думаю, не очень много. На этот раз я проснулась резко, окончательно и пугающе. Неожиданно обрела здравый рассудок и полностью понимала, что произошло. Даже знала, где я ― опять в Дар Ибрагиме. Запах мертвого воздуха, пыли, лампового масла и резкого табака бабушки Ха не давал обмануться. Я находилась в одной из комнат под озером сераля, за одной из массивных запертых дверей в подземном проходе, где мы с Чарльзом искали диван принца…
Вот так. Вот и выплыла мысль, которую я отказывалась признавать, первый раз вынырнув из бессознательного состояния.
Разговор в диване принца. Бабушка Ха. Генри Графтон… Я могла придумать только одну причину для издевательского маскарада Генри Графтона, для пыльных и заброшенных китайских сокровищ и любимых книг, даже для сверкания рубина на руке Халиды. Что-то случилось с бабушкой Ха, что эта банда упорно пыталась скрыть. Не просто больная или даже сумасшедшая. Они наверняка знали, что в смысле завещания незачем бояться семьи, а проблемы Летмана и Халиды вряд ли заинтересовали бы Графтона. Не слишком ли большой риск при почти полном отсутствии стимула? Она не могла быть и пленницей, как я, никто не мешал мне болтаться по дворцу где хотелось при дневном свете.
Значит, она умерла. И по какой-то причине смерть нужно скрывать. В этот момент, замерзая в душном и жарком чулане, я могла придумать для этого только одну причину. Но какая бы ни была необходимость в маскараде и полночном представлении, а теперь ― в преднамеренном возвращении меня на место действия в эту паутину, скоро я узнаю все. И хорошо мне от этого не будет.
А Чарльз, который, очевидно, Бог знает, как заподозрил правду, был в милях от меня, ехал к Дамаску, а следом за ним ― Хамид. Даже если Хамид догонит его и убедит вернуться за мной, пройдет какое-то время, прежде чем они нападут на след. Никто не забеспокоится и в «Фениции», а Бен пригласил приезжать, когда смогу… Кристи Мэнсел, бесследно пропавшая. Как бабушка Ха и маленькая собачка Самсон. Или как гончие Гавриила, навсегда запертые в пыли разрушающегося дворца…
Образец придурочной слезливости, это наркотик довел меня до такого состояния, а я не могла себе позволить бесполезно напрягать нервы и расслабляться до полной желеобразности. Я сурово повелела своим нервам прийти в порядок и попыталась осмотреться.
Темница обрела форму. Несколько футов пыльного пола рядом с кроватью. Тусклый свет. Низкий потолок. Грубая каменная стена, что-то кожаное, может, упряжь, висит ни ржавом крюке. Тихое потрескивание снаружи, поняла теперь, это лампа. Слабый свет проходил через маленькое отверстие и освещал совсем немного, а потом растворялся в густой темноте, но можно было разглядеть слабые очертания коробок, ящиков, жестянок…
Определенно, я не ошиблась. Вентиляционное отверстие впускает свет лампы из подземного коридора, а дверь ― одно из этих огромных изделий, отделанных железом, с бескомпромиссными замками, которые мы с Чарльзом видели. Нечего и пытаться ее открыть. А окна нет.
Напряженная, густая, удушливая тишина, как в пещере. Подземелье. Я затихла, прислушиваясь. Чувствовала себя, как избитая, но головная боль прошла, и это было даже очень плохо. Пришло более неприятное и болезненное ощущение уязвимости, так, наверное, чувствует себя выковырянная из раковины улитка.
Безоговорочная тишина. Невозможно определить, есть ли вообще кто-то во дворце. Можно подумать, что я похоронена заживо.
Это словосочетание бездумно родилось в мозгу, а потом вонзилось в сознание, как отравленная стрела. Я представила скалы надо мной, тонны камней и земли, а еще выше ― воду. Искусственное озеро, старое, разваливающееся на части, как и весь дворец. Жуткая масса. И если есть хоть малейший порок в этих скалах, если хоть маленькое землетрясение…
И озноб прошел по коже, я услышала, как тихо оседает земля надо мной.
Я вскочила, резко покрылась потом, а затем ощутила возвращение здравого смысла, будто глотнула свежего воздуха. Вовсе это не земля оседает, просто мои часы тикают. Я на цыпочках подошла к двери и подняла руку с часами повыше к вентиляционному отверстию. С трудом удалось разглядеть циферблат, он подействовал, как лицо друга, привел в разум и сообщил, что через несколько минут будет шесть часов. Генри Графтон начал меня подвозить в четыре дня. Я была без сознания больше двенадцати часов.
Я взялась рукой за дверную ручку и, ни на что не надеясь, потянула. Очень приятная на ощупь ручка, шелково-ровная, но дверь не подвинулась ни на миллиметр. Я настолько была заранее уверена в таком результате, что не ощутила никаких эмоций. В основном меня занимало стремление выкинуть из головы образ тонн камней и воды, нависших над головой.
Как в ночном кошмаре, раздался легко узнаваемый звук. Ключ вошел в замочную скважину.
Когда хорошо смазанная дверь плавно открылась, я сидела, надеюсь, вполне спокойная, на кровати, и старалась изобразить, что делаю это вовсе не потому, что ноги меня плохо держат. Выпрямила спину, попыталась придать лицу невозмутимое выражение. Губы высохли и сильно билось сердце. Не знаю, что я собиралась увидеть, но было страшно.
Появился Джон Летман с лампой, а за ним Халида, как всегда с подносом. Как только открылась дверь, я почувствовала запах супа и кофе. Если задуматься, я должна бы чувствовать себя голодной до прожорливости, но не ощущала ничего подобного. Летман поставил лампу в нишу в стене, а девушка прошла мимо него и пристроила поднос на ящик. Она скользнула по мне взглядом обведенных черным глаз, и я увидела в них удовольствие. Сдерживаемая улыбка изогнула углы ее губ. Шуршал шелк платья, украшенный золотом, и я резко вспомнила о собственном виде. Наверное, на мне отпечаталось одеяло, а волосы стоят дыбом. Я проигнорировала Халиду и грубо спросила у Летмана:
― Что с ней случилось?
― С кем?
― С бабушкой Харриет, естественно. Не пытайтесь разыгрывать передо мной шарады, знаю, что ваш мерзкий приятель наряжался. Где моя бабушка?
― Умерла.
― Умерла? Хотите сказать, убита?
Уголком глаза я увидела, как Халида дернулась с места и заволновался ее шелк, Джон Летман резко повернулся и посмотрел на меня сверху вниз. Он стоял спиной к лампе, и я его видела нечетко, но его голос нервно задрожал.
― Не впадайте в мелодраму. Ничего подобного я сказать не хотел. Она умерла естественной смертью.
― Мелодрама! Смотрите, кто это говорит, со своими подземными тюрьмами, красотками с глазами, как ягоды терновника, очаровательными пантомимами с милой строгой дамой и ее белыми рабами! Естественной смертью, лопни мои глаза! Точнее. Отчего она умерла и когда?
