Владимир Князев - Игра втемную
В начале восьмого, когда уже почти стемнело, и на стройке зажглись тусклые, одинокие фонари, Шурик заметил какое-то оживление. Внимательно всмотревшись в те места, где промелькнули какие-то темные силуэты, он мысленно поблагодарил себя за осторожность. Как минимум две «оптики» блеснули, отразив электрический свет. Одна на крыше кинотеатра, а вторая — на лестнице подъемного крана.
Без пяти минут восемь, на площадку подкатили два черных BMW. Из одного, выскочили четверо поджарых крепышей, с характерно оттопыренными полами пиджаков и рассыпались в разные стороны. Из второго, с уверенной важностью, в длинном черном плаще и широкополой шляпе, показался невысокий толстячок. Засунул руки в карманы и без интереса осмотрелся. Из-за наступившей темноты невозможно было рассмотреть его лицо. Толстячок закурил, и некоторое время стоял, покачиваясь с пяток на носки. Потом он вытащил маленькую записную книжку и что-то черканул в ней. Вырвал листок и положил его на землю, придавив камнем. После этого все расселись по машинам, и кавалькада медленно выехала со стройки. Минут через пятнадцать, снайперы тоже покинули свои огневые точки.
Шурик выждал еще с полчаса. Вокруг было тихо и ничто не предвещало неожиданностей. Выйдя из укрытия, соблюдая осторожность, Шурик подошел к тому месту, где стоял толстяк и поднял обрывок бумажки. На нем было написано: «Служба спасения» и номер телефона.
Глава 8
Плацкартный вагон скорого поезда плавно покачивался в глубокой ночи. На полках похрапывали пассажиры. Ритмичная синкопа колес на рельсовых стыках убаюкивала и навевала спокойные сновидения. Спертый воздух был насыщен смешанными ароматами вареных яиц, дешевых духов и не очень свежих носков. Шурику не спалось. В тусклом свете дежурного освещения он пытался почитать купленное на вокзале, какое-то криминальное чтиво, но буквы не складывались в слова и он не понимал смысла написанного. Просмотрев, таким образом, страниц десять, Шурик отбросил книжицу. В голову лезли неприятные мысли: «Что делать дальше? Всю жизнь бегать невозможно. Нельзя же, в самом деле, запереть себя в монастырь или прожить отшельниками в глухой тайге. Рано или поздно они где-нибудь засветятся, и, тогда, продолжительность их жизней, будет зависеть от времени организации процедуры ликвидации. Ребята „по ту сторону баррикады“, по всей видимости, очень серьезные. Впрочем, вполне возможно, и не будет никакой организации. Где увидят, там и порешат. Грустно все это. Но, как назло, ничего более оптимистичного на ум не приходит».
Шурик вытянул затекшие ноги, тряхнул головой, отгоняя навязчивый негатив, и решил выйти в тамбур.
Разбитое окно впускало в помещение свежие потоки прохладного воздуха. Дышать стало легче. Шурик вытащил сигарету из мятой пачки и прикурил. Достал из внутреннего кармана куртки плоскую фляжку с коньяком и сделал большой глоток бодрящего напитка. «Закусив» двумя глубокими затяжками, он почувствовал, что жизнь налаживается.
За окном, в непроглядной тьме проплывали умирающие деревни и села российской глубинки. Опознать их можно было только по редким огонькам, мерцающим, как далекие маяки забытых моряками портов. Караванные пути обходили их стороной. Штурманы исключили их из лоции, за бесперспективностью. Примерно таким, сейчас, наверное, и выглядело место, где Шурик решил временно отсидеться. В этом, некогда казачьем кордоне, а ныне, небольшом поселке, затерянном в горах, на границе с Закавказьем, жил его друг, можно сказать собрат по оружию, Женька Звягин. Давно приглашал к себе, немного побраконьерить с ружьишком, да форель половить, грибов-ягод в охотку пособирать. Да и вообще, отвлечься от дел мирских и окунуться с головой в матушку-природу. А окунаться, по его рассказам, было во что. Шурик мысленно рисовал себе идиллические картинки, типа, «Утро в сосновом бору», «Охотники на привале»…
Он так размечтался, что он не сразу услышал напряженную возню, приглушенные вскрики и тупые удары в соседнем тамбуре. Истошный женский визг, заглушенный чьей-то сильной рукой, и последовавший за этим отборнейший мат, окончательно привели его в состояние повышенной боевой готовности.
Быть Бэтменом, Шурик не любил. Своих проблем всегда хватало. Но, когда дело касалось женщины — принципы отходили на задний план. Зажав сигарету в уголке рта, как моряки ленточку бескозырки, по команде «Полундра!», Шурик толкнул дверь в соседний вагон.
Двое мужчин пыхтели от усердия, пытаясь сорвать одежду с извивающейся в их руках и мычащей, что-то неразборчивое, молодой девушки. Один, коренастый, зажимал ей рот ладонью. На ее наружной стороне было выколото восходящее солнце, с пятью или шестью лучами, а на коротких пальцах — имя «ДИМА». Второй рукой, он крепко держал свою жертву за талию. Его подельник, сухонький, невзрачный, но, видно, жилистый мужичонка, с морщинистым лицом, уворачиваясь от брыкающейся женщины, расстегивал ремень на ее джинсах.
Шурик, с минуту, меланхолично смотрел на происходящее и жевал сигаретный фильтр. Сплюнул окурок на пол, растоптал его, оперся о стенку вагона и замурлыкал:
— «…Там девушка стояла двадцати пяти лет и слабо отбивалась от кого-то. Дешевый фраер в кепке мял на ней туалет, и Сеня увеличил обороты…».
— Тебе чего парень? — запыхавшимся голосом спросил коренастый.
— Я видел вас на рейде, возле женщины, граф.
— Чего?! — Худой резко повернулся к Шурику выпучил глаза и агрессивно оскалил зубы.
— Советую на задний ход врубить телеграф, что б не было эксцессов между нами.
— А ну, вали отсюда, урод, — Худой сделал неуловимое движение рукой, в слабом свете мелькнуло лезвие заточки и воткнулось в куртку Шурика, точно в районе сердца. Фляжка с коньяком приняла на себя этот смертельный удар. Худой не ожидал такой отдачи. Его потная ладонь сорвалась с рукоятки. Пальцы скользнули по отточенному ножу. Клинок рассек кожу и мясо. Кости фаланг противно скрипнули об острый металл. Худой взвыл, дернулся, выронил заточку и схватился за руку. Кровь залила его одежду и обильно потекла на грязный, заплеванный пол.
Ограниченное пространство тамбура не давало возможности для маневра, что, впрочем, в данной ситуации, имело и свои положительные стороны. Используя свой вес, Шурик нанес мощный удар локтем по открытому затылку худого, чего тому, для впадения в беспамятство, было более, чем достаточно. Он упал, заблокировав собой дверь в соседний вагон. Его коренастый напарник Дима, выпустил хлюпающую носом и тихо скулящую девушку. Она, обессиленная, съехала по стене на пол и закрыла лицо руками. Дима, молча, смотрел на поверженного товарища, потом медленно поднял глаза на Шурика. Лицо коренастого исказила гримаса неистовой злобы. Он рванул на себе ворот рубахи и сделал шаг в направлении Шурика. Между ними лежал Худой, что было очень неудобно для Димы, поскольку его руки были гораздо короче, чем у Шульгина и он, при всем желании не смог бы его достать. Пока коренастый скрипел зубами, играл желваками и обдумывал свои дальнейшие действия, Шурик сделал короткое движение ногой и каблук его ботинка врезался в Димин подбородок. Коренастый отлетел к противоположной двери, но удержался в вертикальном положении, ухватившись за решетку. По резкому изменению в его лице, Шурик понял, что, в принципе, бой окончен, только коренастому «западло» такой финал. Шульгин решил облегчить его страдания:
