Людмила Корнилова - Тени забытых земель

— Греховный мир, неутоленные страсти… — покачал головой настоятель.

— Отец Маркус, — дядюшка выглядел несколько смущенным. — Я приношу вам извинения за шум, гам и доставленные неудобства…

— Ничего, сын мой, жизнь нашей обители никогда не была спокойной.

— А этот шумный, которого звать, кажется брат Винчеус… — снова подал голос Ланьеж, тот солдат, что приехал с дядюшкой. — Кто он такой?

— Вообще-то он самый обычный гений… — вздохнул дядя Эдвард. — Увы, со всеми возможными недостатками, присущим таким людям. Множество изобретений, удивительные открытия — и в то же самое время сложный характер, который окружающим выносить трудно, а частенько и просто невозможно. Кроме того, подобные люди не желают понимать, что в этом мире не все идет так гладко, как им бы того хотелось… Вот и здесь та же самая история: все проблемы или неудачи наш гений заливал вином, а то и уходил в запои на несколько месяцев. В один далеко не прекрасный момент, находясь в очередном изрядном подпитии, он устроил в ученом совете даже не скандал, а жуткий скандалище с мордобитием, сжиганием бумаг, разбиванием стеллажей с колбами и ретортами… В общем, тогда много чего произошло. Говорят, некоторые из ученых мужей все еще вздрагивают, вспоминая о том кошмарном дне. Дело закончилось тем, что разругавшись со всеми, с кем только было возможно, этот человек ушел от мира в самый удаленный монастырь для того, чтоб отныне ему никто не мешал заниматься любимым делом. К тому же лишний раз ему тут никто не нальет. Почти не сомневаюсь: к этому времени у нашего гения уже есть немало достойных работ, только вот гордость не позволяет ему предоставить их на рассмотрение в столицу…

— А наш спутник, профессор Турьен? — похоже, Ланьежу хотелось составить представление о каждом из трех ученых.

— Талантливый человек, который по праву занимает место в ученом совете… — дядюшка потер пальцами виски: похоже, от шумной дискуссии ученых у него разболелась голова. — Может, он и не хватает звезд с неба, но зато вовсю помогает многим из тех, кому трудно пробиться, а еще он в состоянии отличить подлинный талант от пустого бахвальства. Во всяком случае, я отношусь к профессору Турьену с должным уважением.

— А второй из монахов? Брат Якуб…

— С этим несколько сложнее. Знаток множества языков, талантливый исследователь, у которого, увы, имеется слабое место — страсть к увлечению оккультными и запретными науками, а там при должном желании можно нарыть такого!.. Короче, он много чего сумел узнать, причем кое-что из тех знаний находится под строжайшим запретом. Я не могу понять причины, но так вышло, что после множества прекрасных научных трудов, по достоинству признанных во всем мире, этот человек написал книгу, которую кроме как пособием по самой черной магии и не назвать! К тому же он умудрился еще и издать этот кошмар на свои деньги, причем большим тиражом… В общем, через недолгое время все проданные экземпляры стражникам пришлось собирать по домам излишне любопытных читателей, и при том (для большего ума) пересчитывать зубы покупателям этой дряни. Что же касается самого ученого писаки, то ему, и верно, грозил костер. Кстати, именно за это решение очень ратовал Церковный совет — дескать, в этом случае аутодафе будет как нельзя более кстати! Самое, мол, подходящее место, для любителей подобных знаний и богопротивных писулек!.. В итоге выбор у провинившегося ученого оказался небольшой: или костер на площади Небес, или долгое покаяние в монастыре. Думаю, понятно, к какому решению пришел наш общий знакомый, и пусть скажет спасибо, что дело обошлось без пожизненного заключения в монастырской тюрьме….

Площадь Небес… После этих слов у Андреаса уже привычно сжалось сердце, а перед глазами вновь возникли два костра и черный дым, стелющийся над площадью…. Именно там, на этой проклятой площади погибла Нарла, самая удивительная девушка на свете, которая по-прежнему жила в его сердце. И хотя с той поры Андреасу не раз говорили, что в его чувствах к рыжей колдунье было куда больше приворота и магической присушки, чем искренней любви, но верить в это молодому человеку не хотелось — если ты хоть однажды любил без памяти, то всегда надеешься, что чувства были искренни и взаимны.

Конечно, позже Андреас и сам стал интересоваться колдовством, которое окружающие связывали с именем Нарлы. Это желание разобраться в сути происходящего было связано с тем, что он пытался доказать не только себе, но и остальным, как все они глубоко ошибаются насчет подлинных чувств его погибшей невесты. Уже находясь в монастыре, Андреас перечитал немало книг по любовной магии (благо здешней библиотеке могли позавидовать многие хранилища книг), и в итоге вынужден был признать: как это ни печально, но невеста, и верно, сделала все, чтоб он стал кем-то вроде мягкого воска в ее нежных и сильных руках, полностью покорного ее воле и словно связанный с ней невидимыми нитями. Можно сказать, что в то время Нарла и Адриан стали единым целым, а в таких случаях утрата одного из партнеров воспринимается оставшимся как невосполнимая потеря, после которой раз и навсегда теряется смысл жизни. Конечно, если бы родители молодого человека вовремя не сняли с сына часть наведенного колдовства, а потом и он сам не понял бы, что под крышей храма происходит пусть и медленное, но излечение и очищение, то, скорей всего, к этому времени Андреас или сошел бы с ума, или же его уже не было на свете…

Пусть все обстояло именно так, но все равно девушка так и не уходила из его дум, и часто Андреас вспоминал то недолгое время, которое считал самым счастливым в своей жизни. Бывало, что при мысли о погибшей любви начинало болеть под левой лопаткой…

И хотя в лице Андреаса ничего не изменилось, дядя сразу понял, в чем дело. Обернувшись к Ланьежу, он с досадой вздохнул:

— Мы тут сидим, болтаем, а я из-за этого галдежа ученых людей совсем позабыл о наших раненых! Как из головы вылетело… Ланьеж, как говорится, не в службу, а в дружбу, сходи в лазарет и расспроси врачей о том, как себя чувствуют наши раненые. Поговори и с нашими парнями, может, им что-то нужно… Потом доложишь мне.

— Слушаюсь… — и солдат вышел из комнаты, а дядюшка посмотрел на Андреаса.

— Теперь что касается тебя, дорогой племянник… Надо вновь признать, что ты меня удивляешь: все это время простоял, не произнеся ни единого слова! Года полтора назад ты бы здесь и пяти минут не продержался, удрал куда подальше под первым же благовидным предлогом, но перед этим успел бы довести до белого каления каждого из присутствующих профессоров.

— Отец Маркус, я могу идти? — Андреас смотрел на отца настоятеля.

— Он вам еще нужен? — отец Маркус повернулся к дядюшке Эдварду. — Если нет, то…

— Конечно, нужен! — дядя глядел на племянника уже без улыбки. — Или ты, мой дорогой родственник, считаешь, что я позвал тебя лишь для того, чтоб полюбоваться на твою недовольную физиономию? Так я на нее еще в Лаеже нагляделся полной мерой. Заодно и твоим родителям сообщил, что ты жив, здоров, полон благостности и немного похудел. А сюда я пригласил тебя за тем, чтоб ты, обормот, был в курсе происходящего. Правда, на столь скандальное выяснение отношений меж учеными мужами я никак не рассчитывал, но все возможные нюансы трудно предугадать.

— Это все? — Андреас все так же не хотел смотреть на дядю.

— Если бы это было все, то на кой ляд я стал бы приглашать тебя сюда? — теперь уже и дядя стал сердиться. — Знаю, что твое пронзенное стрелой сердце не только не желает простить меня, но и до сей поры ноет в тоске по потерянной любви, только вот сейчас об этом говорить не стоит. В отношении той рыжей красотки я прочищу тебе мозги немного позже, когда ты будешь в состоянии адекватно воспринимать, какой опасности мы все сумели избежать, отправив эту так называемую невесту на костер…

— Граф!.. — резко начал Андреас, но милый родственник не дал сказать ему ни слова.

— Заткнись и слушай меня внимательно. Знаешь, почему мы остались здесь втроем? Потому что мне надо сообщить вам обоим нечто крайне важное, не предназначенное для чужих ушей. Так вот, на сегодняшний день дела обстоят куда хуже, чем пару седмиц назад. Я не говорю про ропщущую толпу и растущее недовольство — тут нет ничего нового, и мне, к сожалению, порадовать вас нечем. Беда, дорогой Адриан, в другом: твоя невеста, принцесса Абигейл, пропала из монастыря, где должна была находиться вплоть до вашей свадьбы.

— Как? Каким образом?

— Знал бы как — сказал! — а дядя всерьез сердится. — Монашки заметили, что принцесса не пришла на дневную молитву, и это их несколько удивило, ведь до того она свято чтила все правила приютившей ее обители. Естественно, сестрам того монастыря даже в голову не пришло, что может произойти нечто плохое. Решили, что девушка прихворнула или просто проспала. По-настоящему спохватились и стали искать пропавшую принцессу лишь через несколько часов, когда поняли, что девушки нет в монастыре. К сожалению, даже тогда об исчезновении сообщили не сразу, а какое-то время все еще пытались самостоятельно отыскать пропажу. Как и следовало ожидать, долгие поиски ни к чему не привели, и только тогда мать настоятельница сообщила о произошедшем… Пока женщины хватались за голову, пока то, да се, охи-вздохи… К сожалению, время было безвозвратно упущено.