Аспект белее смерти - Павел Николаевич Корнев

Фургонщик шумно задышал, раздувая крылья крупного носа, после обратился к Луке:

— А ты чего молчал?

Лука скрестил на груди руки и ухмыльнулся.

— А меня там не было!

Бородатый дядька миг помедлил, потом развернулся и, кивнув своим спутникам, зашагал прочь. Молодчики обожгли нас недобрыми взглядами и потопали следом.

Сыч подошёл и хлопнул меня по плечу.

— Вот ты, Серый, резкий стал! Как носатого срезал, а?

Ну а Лука глянул хмуро.

— Тебя какая муха укусила? Чего в бутылку полез?

Меня била мелкая дрожь, а рубаха на спине промокла от пота, но я через силу улыбнулся.

— Так я ж из балаганщиков, мы с фургонщиками на ножах!

Сыч заржал.

— Да какой ты балаганщик, Серый? Ты босяк!

— Хочешь, фокус покажу?

— Серый, не сейчас! — потянул меня Лука. — Идём, дело есть.

— Погодь! — придержал я его и спросил у Сыча: — Одержимого-то изловили уже?

— Какое там! Схоронился так, что собаки след потеряли, а поисковые чары не сработали.

— Зато мигало знатно! — подал голос один из пацанов с бревна.

— Это да, — подтвердил босяк. — Аж в глазах зарябило!

Мы распрощались с ним и потопали прочь от болота.

— Зря в разговор влез, — попенял мне Лука.

— Они так и так о той драке прознали бы, — возразил я. — А так мы вроде и не при делах. Куда идём, кстати?

— Рыжулю с рынка заберём. Пусть дома посидит, пока пыль не уляжется. И надо наших предупредить, чтобы о том драном скрипаче не болтали! Я им сразу велел язык за зубами держать, но мало ли… — Он вдруг остановился и уставился на меня. — Серый, это ведь не ты его… того?

Я покачал головой:

— Не я. А не ты?

— Нет, — пошёл в отказ Лука и предположил: — Мог и сам утопнуть.

— Только нам от этого не легче.

— Угу.

Рыжулю требование посидеть ближайшие дни дома в восторг отнюдь не привело. На обратной дороге она нам все кишки по этому поводу вымотала. До того Луку допекла, что тот не выдержал и в сердцах бросил:

— А нечего было скрипачу глазки строить!

— И ничего я ему не строила! — возмутилась девчонка. — Он сам привязался, а как пиликать начал, нам деньги кидать стали. Мне уходить, что ли, было?

Лука махнул рукой:

— Забудь.

Когда подошли к Гнилому дому, из окна высунулся Хрип.

— Сейчас открою! — крикнул он и скрылся из виду.

Мы поднялись по лестнице и уткнулись в запертую дверь. Вскоре мальчишка распахнул её и с брусом в руках посторонился, запуская нас внутрь.

— Это чего ещё? — удивился я.

— Я распорядился, — пояснил Лука. — А на ночь ещё и ставни закрывать теперь будем. — Он проходить в дом не стал и сказал: — Ладно, побегу.

— Мы бы и сами дошли! — выкрикнула ему вслед Рыжуля, огляделась по сторонам и вздохнула. — Покажешь фокус?

— Ага, давай! — оживился Хрип.

Вот, честно говоря, если б не он, точно бы никуда не пошёл, а так сослался на неотложные дела.

— Вернусь — покажу, — пообещал я. — Хрип, запри за мной. Никому чужому не открывай.

— Да уж понятно! Не маленький!

Рыжуля не сказал ни слова. Надулась.

Но на свой островок я бы мог и не ходить. Вдыхал, тянул, толкал, бил — и всё без толку. Только голова кругом пошла, глотка пересохла и ноги подгибаться начали. Едва с бревна в грязь на обратном пути не сверзился.

Ладно хоть ещё Рыжуля сменила гнев на милость, когда погонял по пальцам пару медяков, заставляя исчезать то одну монету, то обе сразу. А потом в руке и вовсе возник сорванный по дороге домой цветок.

Рыжуля приняла его и рассмеялась.

— У тебя талант, Серый!

Талант — да. Но не тот.

Ночью разбудил истошный вопль. Мы с Лукой вмиг спустились с чердака и обнаружили в общей комнате перепуганную малышню, а Сивый аж трясся и тыкал пальцем в дверь.

— Там! — лязгая зубами, выдал он. — Кто-то скрёбся!

Хват приподнял шторку ночника и погрозил ему кулаком.

— Задрал уже со своими дурацкими шутками!

— Да серьёзно! — завопил Сивый, чуть не плача. — Скреблись!

— Ша! — веско произнёс Лука, подступил к двери и прислушался, после даже приложился к ней ухом. — Тихо всё.

— Да мышь, наверное, была! — зевнув, заявил Гнёт.

— Какая мышь среди болота⁈

— Летучая, дурень! Нет, одержимый за тобой припёрся!

Понемногу все угомонились, а утром мы с Лукой тщательнейшим образом изучили дверь, но так в итоге и не решили, прибавилось ли на досках за минувшую ночь царапин или нет. Условились на будущее не только закладывать её брусом, но ещё и чем-нибудь подпирать.

А дальше всё пошло своим чередом. По утрам я посещал службы в церкви Серых святых, затем шёл на рынок играть в пристенок, орлянку или чику, затем наведывался к двоюродному брату и брал у него уроки грамматики, а после пытался дотянуться до энергии неба на своём крохотном островке посреди болота. Терпел неудачу за неудачей, но не унывал и развлекал Рыжулю фокусами.

Девчонка эти дни сиднем сидела дома и всю плешь Луке из-за этого проела, но тот и слушать ничего не желал. Скрипач как сквозь землю провалился, и хоть взрослые фургонщики на Заречную сторону больше не наведывались, зато по округе начали шастать смуглые и черноволосые мальцы. Местные босяки мигом позабыли о разногласиях и принялись гонять чужаков — тем пришлось лихо, но всё равно стоило поостеречься.

И ещё — осень. Осень была уже не за горами, а сотни целковых у нас не набиралось даже близко. Лука мрачнел с каждым днём. Как-то он отозвал меня в сторонку и сказал:

— Серый, прекращай балду пинать. У нас денежное дельце наклёвывается, надо подсобить.

— Излагай, — попросил я.

— Яру наводку со дня на день подгонят, работать придётся в Яме. Есть шансы тамошнего делягу крупно обнести и большой куш сорвать. Ты бы послонялся, присмотрелся. Просто надо знать, куда бежать, если жареным запахнет. Прихватят на горячем — пропадём с концами.

Яма была округой беззаконной, чужим босякам туда