Межесвет (СИ) - Федорченко Юлия

— Прежде чем я уйду, ответь: пустошь или вечное лето?

— А ты как думаешь? — угрюмо отозвалась она.

— Ты скажи мне.

Морта задала встречный вопрос:

— Ты пил ее? Морвену? Мою мать?

Шадрен вспомнил испуганные глаза, в которых гасли зеленые сполохи.

— Нет. Я не смог.

— Прости, — сказала Морта.

Ответ за ответ. Другого он и не ждал. Как только Шадрен отвернулся, послышался негромкий хлопок, в спину ударила струя ветра. Морта упорхнула — лишь теплое перо в его руке напоминало о ней. Он спрятал перо в карман и вернулся к Слантье: тот встретил его радушно. Старая ведьма снова взяла Шадрена за руку и долго водила во тьме, прежде чем они достигли каморки, очень похожей на ту, в которой обитала его первая жертва. На этот раз ему попался молодой парень, столь же бледный, как девушка, разве что без ран и следов укусов. Шадрен в благоговении опустился на колени, взял тонкие руки в свои. Он не знал почему, но эти существа, предназначенные в пищу вампирам, обладали удивительной красотой. Казалось, чего еще желать? Ему не приходится жевать крыс, морщась от отвращения, кто-то обеспечил его пропитанием на всю оставшуюся жизнь, а плоть, в которую он вонзается зубами, пахнет фруктами и хорошим вином.

Он хотел быть нежным. Шадрен наклонил юноше голову, придерживая его рукой за шею. Сомнения быстро отодвинулись на задний план, и глотку обожгла пряная кровь. Он пил жадно, прижимая к себе тело, которое и не думало сопротивляться. В голове путались мысли: может, Шадрен предпочел бы девушку; может, Морвену. Он вспомнил ее испуг, ее вскрик, и во рту разлилась горечь. Он оставил парня и вытер рукавом рот.

Во дворце его ждала буря. Его зазноба, как он недавно окрестил ее в разговоре с Мортой, побросала свои одежды на пол и исступленно топтала их ногами. Пол ходил ходуном, стены дрожали, сверху сыпалась пыль. Шадрен понаблюдал за ней несколько минут, стоя на пороге. Затем он решил, что пришел в плохое время, и хотел удалиться, но она как раз подняла глаза от вороха тряпок и увидела его. Зеленые глаза полыхали гневом.

— Что? — спросил Шадрен, беспомощно отступая назад.

Она молчала, ввинчиваясь в него взглядом. Внезапно наступило затишье, дворец перестал трястись, а ее руки безвольно повисли вдоль тела. Морвена понурила голову, волосы упали на лицо. В гробовой тишине он услышал: кап-кап.

— Ты плачешь? — пораженно спросил он. Будто в подтверждение его слов, на пол упали еще две соленые капли. — Но почему?

— А ты не понимаешь.

Морвена говорила тихо, он едва разбирал слова.

— Я… недостаточно хороша для тебя?

Он пересек комнату, не дожидаясь приглашения.

— Что ты говоришь?

— Ты ходишь к ним, не ко мне, — прошептала она.

— К ним? Морвена! — Шадрен взял ее за плечи. — Что случилось? Объясни!

Она обратила к нему лицо в потеках слез.

— Помнишь, я была безобразной? Помнишь, какой я была?

Шадрен чувствовал, как его затапливает гнев. Морвена не могла ничего толком сказать. Ему хотелось привести ее в чувство, вытряхнуть из нее весь этот вздор.

— Нет, не помню. Я никогда не говорил такого. И не думал.

— Я взяла у Кайна все. Но этого оказалось мало. — Морвена закачалась, и Шадрен обхватил ее рукой за талию из боязни, что она упадет. — Как ты можешь? Это как… измена.

До него наконец дошло, о чем она толкует.

— Ах вот оно что, — произнес он упавшим голосом.

В ее понимании место, куда он ходил пить кровь, приравнивалось к дому терпимости. Это его огорчило. Шадрен действительно испытывал возбуждение, склоняясь над жертвой, в этом процессе было что-то сексуальное, но ведь иначе он не мог. Морвена сама этого хотела, разве нет? Она заставила его стать таким, а потом испугалась, узрев вампирские клыки. Шадрен готов был поклясться, что в тот момент в ее голове пролетело что-то вроде: 'Как с этим можно целоваться? Как это можно любить?'

— Я приношу свои извинения, — с трудом произнес он. — Я был голоден.

Ее тело напряглось. Морвена выпрямилась, медленно убрала с плеч льняной локон, откинула на спину. Шея белела, словно кость. Он ничего не почувствовал: красная жажда не явилась.

— Чего ты от меня хочешь?

Она отозвалась мгновенно:

— Люби меня. И никого больше.

— Я не знаю, сколько мне нужно, — честно сказал он. — Я не могу позволить тебе умереть.

Их взгляды встретились.

— А страдать позволишь?

Шадрен не знал, что ответить.

— Морвена…

Она взяла его лицо в ладони и накрыла его рот своим: резко, неумело. Сначала он опешил, ощутив во рту вкус своей крови, потом взял контроль над ситуацией, направляя Морвену, показывая ей, как надо. Они целовались, памятуя о клыках, а когда Шадрен открыл глаза, то увидел перед собой другую девушку. Морвены нигде не было. Он потрясенно отшатнулся, махнул ладонью, словно пытаясь отогнать наваждение. Провел пальцем по саднящим губам: на них был пепел.

Темный флер, скрывавший лицо, еле заметно дрогнул. Шадрен встретился глазами с дис, и его рассудок мгновенно помутился, а рот наполнился слюной. С ужасом он понял, что она вызывает у него острое желание, подобно беззащитным жертвам из Дома Скорби. Красная жажда явилась внезапно и вопила в каждой клетке его преображенного тела. Ему хотелось попробовать, какова она на вкус. Он жаждал пить из богов.

Глава 19

(Летиция)

Ее веки были тяжелыми, как свинец. Над головой звенели голоса. Они думали, что девушка спит мертвым сном, и беззастенчиво откровенничали друг с другом. Летиция смутно сознавала, что не должна этого слышать, и ей хотелось открыться, как-нибудь обнаружить свое понимание происходящего, но она как будто находилась в состоянии летаргии: бодрствовать и не мочь двинуться.

— В конце концов, она — твоя жертва.

— Давно ты пришла к этому решению?

— Я все обдумала за сутки.

— Ей ты говорила иное.

— Это всего лишь фигуры речи.

Он засмеялся, презрительно и сухо.

— Тебе это известно не хуже меня. — В голосе Мирцеи отсутствовали знакомые бархатные интонации. Жрица говорила мало, а ее слова были сродни камням — тяжелые и лишенные чувства. — Она — аномалия. В ней есть Мана, как в проклятом ларце с бедствиями, в ней есть то, чего быть не должно. — Кассиан угрюмо молчал, и Мирцея сочла нужным добавить: — Я дала ей шанс.

— Теперь ты возомнила себя Богиней?

Комнату окутало молчание, густое и неприятное, как промозглый туман. Спустя минуту послышалась какая-то возня, шелест одежд и короткий сильный выдох, будто кто-то пытался задуть свечу. Мирцея извлекла из складок мантии увесистый томик в потертом кожаном переплете и теперь сдувала с него пыль. Обложка книги изобиловала витиеватыми символами, которые имели лишь отдаленное сходство с буквами, и оттого ее название было невозможно прочесть. Корешки страниц блестели золотом.

Брови Кассиана взлетели вверх.

— Гримуар? — с искренним изумлением спросил он.

— Конечно, — деловито ответила Мирцея. — Беспорядочные заклинания никого еще не довели до добра. Иногда я раздариваю их послушницам. Редко, — исправилась она, поймав недоверчивый взгляд юноши.

Жрица открыла книгу, шурша бумагой. Нечитаемые символы присутствовали внизу каждой страницы, а всю остальную их часть занимали изображения бабочек. В основном картинки были черно-белыми, хотя попадались и цветные, но одного мотылька было непросто перепутать с другим, поселившимся на соседней странице: узоры их размашистых крыльев отличались друг от друга столь же разительно, как свет и тьма. Все бабочки были заботливо приколоты к бумаге крошечными булавками. Кассиан широко раскрыл глаза, когда ближнее крылышко едва заметно затрепетало: долгое заточение было заклинаниям не по душе, и они желали вырваться на свободу. Мирцея поспешно накрыла крыло пальцем, и оно перестало двигаться. Она перелистнула несколько страниц, пока не нашла искомое.

— Это то, что нужно.