Олег Куваев - Искатель. 1969. Выпуск №1

— Ну, — сказал отец уже не так сурово, — не будешь больше лазить в чужие дома?

Алэн встал.

— Да, папа, — серьезно сказал он. — Я подумал и вижу теперь — вы правы. Не буду.

— Слава богу, — сказал Норман, и его поставленный голос дрогнул в первый раз. — Не хочу читать нравоучений, но ты увидишь сам, как хорошо, когда не надо прятаться от близких.

— И вообще тяжелая это штука — кража со взломом, — сказал Джон, всегда стремившийся к общему согласию. — Черт знает что! Лезть в чужой дом, да еще не в дверь. Как будто надеваешь чужие брюки. Тебе же будет спокойней, что ни говори.

— Ты прав, — задумчиво сказал Алэн. — Зачем усложнять себе жизнь? Разузнавать, где что лежит — да, тяжело… Начну-ка я все заново. Проще буду жить, как-то прямее… Говорят, карманы очищать очень выгодно.

Он мечтательно смотрел на пальцы, все остальные смотрели на него.

— Один мой приятель, — продолжал он, — очень хорошо устроился. Он обрабатывает жителей Ламбета, когда они выходят из метро или из кино. Что говорить, они там победней, чем тут у вас, сейфов у них нет, зато их много. Просто удивительно, сколько можно за день собрать… Да, все говорят, что карманником быть доходней.

Они еще помолчали, потом Норман проговорил очень ровным голосом:

— Я очень хотел бы знать, шутка ли это. Я сам люблю юмор.

— Шутка… — рассеянно повторил Алэн. — Шутка?.. Нет, что ты! Это деловой разговор. Отец мне не найдет такой хорошей работы.

— А ну, вон из моего дома! — заорал старый Нэдвей. — Убирайся отсюда, пока я не вызвал полицию!

С этими словами он повернулся и пошел к дому. За ним направились Норман и Джон. Алэн остался стоять у скамьи неподвижно, как статуя в саду.

Уже вечерело, стало тихо, и сад не казался таким ярким — деревья и цветы подернулись предвечерним туманом, поднимавшимся с лугов, все посерело, только блестящие точки звезд сверкали на светлом небе. Звезды сверкали все ярче, сумерки сгущались, но не двигались две статуи, забытые в саду. Наконец одна из них — женщина — быстро пошла по траве к другой — мужчине у скамейки. И тот увидел еще одну странность: ее лицо, обычно серьезное, было веселым и лукавым, как у эльфа.

— Ну вот, — сказала Миллисент. — Вы с этим покончили.

— Вы хотите сказать, что я покончил с надеждами на помощь? — спросил он. — У меня их и не было.

— Нет, я не то хочу сказать, — ответила она. — Вы перегнули палку.

— Какую палку? — спросил он все так же строго.

— Перелгали, если хотите, — улыбнулась она. — Переиграли. Я не знаю, что это все значит, но это неправда. Я могла поверить с грехом пополам, что вы взломщик и грабите богатых. Но вы сказали, что вы карманник и будете грабить бедных, которые выходят из кино, а я знаю, что это неправда. Этот мазок испортил всю картину.

— Так кто же я, по-вашему? — резко спросил он.

— Может, вы мне скажете? — просто сказала она.

Он напряженно молчал, потом произнес странным тоном:

— Я сделаю для вас все что угодно.

— Всем известно, — сказала она, — что нас, женщин, губит любопытство.

Он снова закрыл глаза рукой, помолчал и глубоко вздохнул.

— Ашог vincit omnia, — сказал он.

Потом он поднял голову, заговорил, и глаза его собеседницы сверкали все ярче и ярче, пока она слушала его под сверкающими звездами.

М-р Питер Прайс, частный сыщик, не питал особой склонности к английским леди, столь милым сердцу и разуму Джеффри Чосера и Алэна Нэдвея. Английская леди подобна бриллианту или, быть может, цветку, меняющему цвет. М-ру Прайсу нередко доводилось видеть ту грань, которая повернута к лакеям, бестактным кэбменам, попутчикам не вовремя открывшим окно, и прочим отъявленным врагам рода человеческого.

Сейчас он понемногу, приходил в себя после беседы с типичнейшей представительницей племени — некоей м-с Мильтон-Маубри, которая высоким, уверенным голосом без малого час порола чепуху.

Насколько он понял, говорила она примерно следующее: ограбили Нэдвеев, у которых она живет со своей племянницей, но ей ничего не сказали, чтобы она не обнаружила своих потерь. В том, что Нэдвеев ограбили, сомнений нет — визитную карточку Нэдвея-младшего нашли в соседнем доме, который, кстати, тоже ограбили. Этот дом принадлежит леди Крэйл, и вор пошел туда от Нэдвеев, прихватив их вещи, а там в спешке обронил. Строго говоря, кое-что он обронил и у Нэдвеев — она видела у племянницы фермуар, которого раньше не было. Но племянница молчит; весь дом ее обманывает — не племянницу, конечно, а негодующую м-с Мильтон-Маубри.

— Рассеянный у вас вор, — сказал сыщик, глядя в потолок. — Как говорится, не из удачливых. Сперва он что-то у кого-то крадет и теряет у Нэдвеев. Потом он крадет у Нэдвеев и теряет у Крэйлов. Кстати, что он украл у леди Крэйл?

Сыщик был кругленький, лысый, а лицо у него странно морщилось, так что нельзя было понять, улыбается он или нет. Но его собеседнице и в голову бы не пришло, что он смеется над ней.

— Вот именно! — победоносно воскликнула она. — Мои слова! От меня абсолютно все скрывают. Они какие-то уклончивые… Даже леди Крэйл говорит: «Наверное, что-нибудь украл. Иначе зачем ему скрываться?» А Нэдвей просто молчат. Сколько раз я им повторяла: «Не щадите меня, я выдержу». В конце концов имею же я право узнать, обокрали меня или нет!

— Может быть, им будет легче, — сказал сыщик, — если вы сами подскажете, что у вас украли. Удивительно странное дело! Никак не могу выяснить, кто чего лишился. Допустим, было две кражи. Допустим, что их совершил один и тот же человек. Мы называем его грабителем, потому что он оставляет у потерпевших незнакомые им вещи. Ни одна из этих вещей, насколько мне известно, не принадлежит тем, кого он посетил, — вам, например.

— Откуда мне знать? — сказала леди и недоуменно повела рукой. — Никто мне не скажет. От меня все…

— Простите, — сказал м-р Прайс, на этот раз твердо. — Кому же знать, как не вам? Украли у вас хоть что-нибудь? Украли что-нибудь у вашей соседки?

— Разве она заметит? — с внезапной желчностью сказала м-с Маубри. — При ее рассеянности…

— Та-ак… — задумчиво кивнул сыщик. — Леди Крэйл не способна заметить, обокрали ее или нет. Насколько я понял, вы тоже.

И раньше, чем до нее дошло, как ее оскорбили, прибавил:

— А мне говорили, что она умная женщина, общественный деятель и прочее.

— Ах, господи, конечно, она умеет устраивать всякие митинги! — поморщилась викторианка. — Возьмите, например, ее лигу «Долой табак» или эту дискуссию о том, что считать наркотиком, а что лекарством. Но у себя дома она абсолютно ничего не замечает.