Борис Солоневич - Рука адмирала
По прежнему весело и беззаботно раздавался смех, но чем ниже садилось солнце, тем чаще проскальзывали нотки нервности у Ирмы, Николая и Сережи. Тамаре изредка казалось, что в оживлении ее друзей было что то лихорадочное. Потом это внезапно прорвалось.
Когда солнце коснулось своим краем дальнего леса, Сережа пристально поглядел вдаль на холмы, окружавшие Москву, и, повернувшись к Николаю, просто сказал:
— Ну, брат, кажется, пора!
Моряк сжал зубы так, что на щеках его вздулись желваки. Лоб его прорезался глубокой складкой.
— Да, пора, ответил он так же коротко, и тяжело вздохнул. Лицо Ирмы тоже изменилось. Из возбужденно-веселого, оно сделалось напряженным и сосредоточенным, словно она должна была приступить к какой то серьезной и опасной операции. Чуткая Тамара заметила эту перемену и эти следы волнения.
— Что это вы, милые, с равновесия сбились? Неужели устали так быстро?
— Нет, не устали, медленно ответил Сережа, пристально глядя ей в лицо. Просто мне нужно будет на некоторое время покинуть вас — тут невдалеке… у меня… дело одно… маленькое есть. Так: пустячок…
— Так почему же это вас волнует?
— Разве видно?.. Нет, это так… А просто от вас уходить не хочется… ни на минуту…
— А может быть, словно выдавил из себя Николай. Может быть… отложим или… пойдем вместе? Боюсь я за тебя.
— Не надо, так же глухо и тихо ответил юноша. Так лучше, как мы раньше решили. Все равно, как ни крути — риска не избежишь. А жить под постоянным оком ГПУ и знать, что впереди все равно неизбежно что то нужно сделать — ну его к чорту! Лучше уж сразу, как головой в холодную воду… Да и дело не в цене, а в выполнении. Все равно когда нибудь рискнуть да придется… Ничего!.. Я знаю, дорогой мой, что у тебя на сердце. Но ведь, если мне не удастся — ты останешься и наш русский долг выполнишь. Не мучь себя теперь. Ничего!..
Моряк словно не заметил с какой дружеской лаской Сережа положил ему руки на плечи. Его мужественное лицо было почти искажено, словно от боли. Было очевидно, что какая то мучительная борьба идет в его душе. Потом он тряхнул головой.
— Вот, чорт… Никогда не думал я, что долг может быть таким тяжелым!
Тихий разговор друзей не был слышен. Потом Сережа заставил себя весело улыбнуться и резко повернулся к Мите.
— Пойдем, Митя, вместе. Ладно?
— А куда?
— А тебе разве не все равно? Митька осклабился.
«Не хотится ль вам пройтитьсяТам, где мельница вертится?Не хотится — как хотится.Мы одни могем пройтиться»…
Катим, миляга, куда хошь! Я ведь с тобой, дядя Cepera, хоть на тот свет! (Ирма невольно вздрогнула). Все едино — хужее, чем на этом, верно, не будет… Пойдем. Эй, Шарик!
Собаченка, дремавшая под кустом, вспрыгнула и поглядела умными глазками на хозяина.
— Пойдем погулять с Сережей, Шарик? А?
Желтый хвостик радостно завилял.
— Ну, еще медленнее сказал Сережа, и протянул руку Ирме. Та крепко ее пожала, но потом, повинуясь непреодолимому женскому инстинкту прощания с мужчиной, идущим в бой, обняла его и крепко поцеловала в губы. Потом Николай с какой то неуклюжей торжественностью сдавил руку юноши своими мощными лапами и молча прижал друга к своей груди. Тамара с встревоженным удивлением смотрела на эту сцену.
— Чего это вы?
Ирма не сразу нашлась.
— А просто так… Нежность к Сережику нахлынула…
Тамара перевела свои внимательные глаза на Сережу. Он со смущенным лицом протягивал ей руку и улыбался. Что то неестественное показалось девушке в этой привычной улыбке, и она внезапно инстинктом любящей женщины почувствовала опасность. И когда в ответ на вспыхнувшую в ее глазах тревогу, лицо юноши чуть дрогнуло, она безотчетно протянула руки, обняла и крепко поцеловала своего «футболистика».
— Эва вы? Словно на войну идем, пошутил Митька. Нализаться никак не можете. Видать, вкуууусно!
Еще не успел он закончить своей шутки, как руки Ирмы обвились вокруг его шеи, и он вздрогнул от прикосновения нежных женских губ.
— Вот и тебе тоже! воскликнула Ирма, но в ее голосе словно что то надломилось. Моряк с дружеской лаской подхватил Митьку на руки и высоко поднял вверх.
— Вот тебе, насмешник! Думаешь — чемпионом сделался — так на тебя тут и управы нет? Потом он опустил паренька и тоже сердечно его поцеловал.
— Ишь ты? Меня в жисть столько не целовали, как тут за одну минуту! Теперя вы, Тамара, что ль? Чего уж обходить? Тут, я вижу, работа оптовая.
Все засмеялись, и Тамара в свою очередь обняла беспризорника.
— Ну, теперь, кажись, вся программа закончена. Шарик, фью!
Сережа еще раз обвел глазами своих друзей, и лицо его сделалось суровым.
— Ну, чего там, Митя. Идем! Он сделал несколько шагов к кустам, но потом внезапно повернулся. Его глаза прямо взглянули в глаза друга, словно ему нужно было там найти какой то новый дополнительный запас сил. Тот понял это желание. Он широко шагнул навстречу юноше, и они протянули руки друг другу.
Это молчаливое рукопожатие было для них полным слов. Эта встреча глаз, это прикосновение рук передало из души в душу то многое, чего нельзя было выразить словами. Глаза сказали о бодрости и о том мужском долге, когда из души мужчины уходит даже память о женщине и семье, и внутри звучит только одна нота, напрягается одна основная пружина жизни — сделать то, что диктует совесть и без чего нет покоя душе…
А руки передали иное. Они словно сказали:
«Не бойся, друг. Не отступай. Ты — не один. Что бы ни случилось — я стою за тобой. Иди смело»!..
Несколько секунд длилось рукопожатие, и это время напряженно молчали женщины, понимая инстинктом, что эти секунды — какое то священнодействие в душах мужчин.
Потом Сережа сказал глухо и коротко:
— Ну! Он тряхнул еще раз руку Николая и, не оглядываясь, пошел за уже скрывшимся в кустах Митей.
— С Богом! тихо сказала Ирма и перекрестила их вслед.
Лицо Тамары сделалось бледным. Она подбежала к своей подруге, схватила ее за руки и дрогнувшим голосом спросила:
— Ирма… Там, там… опасность?
Ирма чувством женщины поняла тревогу Тамары о Сереже и корни этой тревоги. Против своей воли девушка без слов призналась, что ее чувство к Сереже глубже, чем веселое молодое влюбление. И перед лицом этого чувства, прорвавшегося в тоне мучительно — тревожного вопроса, Ирма не могла солгать.
— Да, Тамочка, тихо ответила она, обнимая девушку за плечи. Он… Он пошел на подвиг!..
***«Напрасно ждал Наполеон,Последним счастьем упоенный,Москвы коленопреклоненнойС ключами старого Кремля.Нет, не пошла Москва мояК нему с повинной головою!Не праздник, не прощальный дар—Она готовила пожарНетерпеливому герою!Отсюда, в думу погружен,Глядел на грозный пламень он…»
Так описывает великий русский поэт Пушкин сцену на Поклонной Горе в сентябре 1812 года, когда Наполеон с нетерпением ждал под старым дубом «депутации бояр». Но никто не пришел к нему с изъявлением покорности. Жители Москвы ушли, и город пылал.
