Михаил Демин - Рыжий дьявол
— А затем какие-нибудь энтузиасты, — подхватил Антон, — изучив эти черепа, создавали оригинальные теории.
— Это на кого же ты намекаешь? — спросил Гринберг.
И сейчас же они заспорили.
Они всегда спорили. По любому поводу. И внешне тоже были совершенно несхожими, разными. Причем самое забавное заключалось в том, что „пессимист" Овчаренко был рослым, спортивным, розовощеким парнем, с чистыми голубыми глазами и кудрявой „стильной" бородкой. А в „романтиках" ходил маленький, сутулый, длинноносый Гринберг, похожий в профиль на ворона. Они словно бы поменялись ролями; каждый взял себе чужое амплуа… А впрочем, это не мешало им крепко дружить. Они были неразлучны, два этих антипода! И вот так — споря и перебраниваясь, ездили вместе уже третий год.
Что же касается Кати, то она была еще студенткой, писала дипломную работу о вымерших тюркских языках. И в экспедицию прикатила вместе с мужем — антропологом Сергеем Новиковым.
Дипломная эта работа как раз и загнала ее в Тоджинский район. Там сохранились кое-какие надписи „Орхоно-Енисейского" периода. Но вообще-то научные проблемы интересовали ее мало… И когда я спросил Катю: „Какова же твоя специальность?" — она ответила, поигрывая бровью: „Женщина!"
Ну, что ж. Такая специальность тоже существует. И Катя, как я убедился вскоре, была в этой области мастерицей.
Как-то раз на ночной стоянке, после ужина она шепнула мне:
— Хочешь, пойдем побродим вон в тот лесок? Почитаешь стихи. Я согласился. И она добавила, тряхнув челочкой:
— Только чтоб тихо… Дождись, когда все уснут.
Спустя часа два мы уже пробирались с ней сквозь сырые темные заросли. Шуршал под ногами непросохший хворост, хлюпала грязь. Глухо вскрикивала ночная неведомая птица. Катя вздрагивала и прижималась ко мне, и глаза ее в лунном свете мерцали маняще и плотоядно. Я сказал, поеживаясь:
— Холодно, неуютно… Какие уж тут стихи!
— Это верно, — усмехнулась она, — стихи потом. Давай-ка займемся делом.
— Но где? — озираясь, спросил я. — И как? Такая сырость…
— Ничего, — мигнула она, — давай! Прямо здесь!
Да, она оказалась большой специалисткой! Она умела устраиваться в любых условиях, в самых неудобных местах. Причем все она делала азартно, с ненасытной жадностью и в то же время деловито и ловко.
— Откуда у тебя, крошка, такая выучка? — поинтересовался я затем. — Ты тут прямо — доктор наук.
— А что, разве плохо? — лениво отозвалась Катя. — Это современный стиль. Я вижу, ты отстал здесь в глуши от цивилизации… Мы, новое поколение, все можем и все знаем! Любви, дружочек, нет, есть просто секс. Есть удовольствие. Удовольствие — главное. И надо уметь его получать… Или давать… Вот смотри, как я еще умею!
И она продемонстрировала, как она еще умеет. А потом мы побрели обратно в лагерь. Я шел усталый, расслабленный и какой-то опустошенный. Она словно бы выпила из меня все соки. И ничего не дала взамен — ни нежности, ни тепла.
Простилась она со мной без сантиментов, как будто ничего меж нами и не было! И я подумал с невольным вздохом: н-да, новое поколение… Действительно, я сильно от него отстал. Что же такое теперь там творится, в цивилизованном мире?
С этими мыслями я забрался под брезентовую крышу кузова к ребятам. Мужчины ночевали здесь все вместе, а Катя одна в кабине. И тотчас же Антон, приподнявшись на локтях, спросил деловито:
— Ты где же бродишь?
— Да с Катькой был, — ответил я, разуваясь.
— Ну и что?
— Да ничего. Она вообще-то деваха приятная, сладкая — как банка из-под меда. Но очень уж деловая какая-то…
— Слушай, — перебил он меня, — ты о чем тут лопочешь? А ну, замолчи!
Я умолк растерянно. А он, закуривая, продолжал уже более спокойным голосом:
— По идее, я должен был бы встать и набить тебе морду. Понимаешь?
— Нет… за что? Ведь она же не твоя жена!
— Она жена нашего товарища но работе. А ты — посторонний. И унижаешь сейчас и его и всех нас…
— Ну, не такой уж я и посторонний, — пробормотал я, — но все равно… Что я могу возразить? Если надо — бей! Наверно, ты прав.
— Но бить я тебя тоже не хочу.
— Так что же ты хочешь?
— Чтоб ты заткнулся! И никогда не смей при нас говорить об этом, мы ничего не хотим знать.
Я думал, что все остальные давно уже спят… Но тут вдруг откуда-то из темноты послышался голос Гринберга:
— И имей в виду: Сергей Новиков — человек опасный. Остерегайся его. Зря ты вообще все это затеял.
* * *На следующее утро я ждал, что упреки продолжатся. Но нет, никто из ребят о вчерашнем и не поминал! Все словно бы забыли неприятную эту историю. И я тоже постарался ее забыть как можно скорей. Теперь я искренне сожалел: зачем я, в самом деле, все это затеял.
„Ты болван, — сказал я себе, — ты прибыл сюда не для любовных авантюр, а для работы. Так пользуйся случаем: гляди, размышляй, набирайся впечатлений!"
И я глядел, размышлял. Машина бежала теперь по Чаданской степи. Кое-где голубели дымки над юртами. И мелькали языческие каменные „бабы". Вот эти бабы особенно меня интересовали. Они тоже являлись одной из многих загадок Тувы. Кто их поставил? Когда? И зачем? На это толком ответить и до сих пор ведь никто не может…
Да и „бабы" эти, собственно, вовсе не бабы! Назвали их так, очевидно, по привычке, случайно. Это не обычные примитивные идолы, а весьма абстрактные, вытянутые ввысь, гладко обтесанные каменные глыбы. На них высечены непонятные знаки и изображены небесные светила — солнце, луна, звезды. С какой идеей все это связано? С какими представлениями о мире?
На заостренной верхушке одной такой глыбы, возле самого проселка сидел нахохлившись степной орел-беркут. И чуть подальше, и опять же у проселка, виднелся другой.
А над нами, что-то высматривая, низко и медленно кружил третий…
Беркуты водились тут в изобилии; я никогда не видывал такого их количества! А это птица редкостная, ценнейшая, самая стремительная в семье пернатых хищников. Монгольские и тюркские князья приручали, в основном, не соколов, а стенных орлов. Ведь это именно с ними, с беркутами устраивалась знаменитая охота на волков! Сокол хоть и хорош, для такого дела все же не подходит.
И соколы тоже водились в степи над Чаданом. Мне встретились тут разнообразные хищники: коршун, сарыч, пустельга… И все они почему-то слетались к нашей дороге, рассаживались окрест. И застывали в угрюмом оцепенении.
И все время мне казалось, что птицы упорно следят за машиной, за нами. И это вызывало странное, беспокойное, какое-то даже тревожное ощущение.
Откуда их столько, недоумевал я? И что им здесь надо? При виде машины, нормально, дикие птицы пугаются и улетают. А эти — наоборот…
