За линией Габерландта - Вячеслав Иванович Пальман
- Почему уехали?
- Говорили, нехорошо тут. Убийство какое-то было или еще что. А здешний народ мирный, не любит таких мест.
Он помолчал, поежился и добавил с некоторым осуждением:
- А печка так и не горит. Холодина!
Как же это? Меня задело. Обрадовавшись, что нашлось занятие, я вошел в дом и снова тщательно обследовал остывшую печь и трубу. Железное колено оказалось свободным. Вынуть его из кирпичной кладки было нетрудным делом. Я сунул в темную дыру руку. Пустота. Нашел палку и нащупал ею выше по дымоходу какое-то препятствие. Попробовал протолкнуть его, прошуровал в дымоходе. В камин грохнулись пять или шесть кирпичей, поднялась пыль, сильнее запахло старым дымом и затхлым воздухом остывшей навсегда печи. Теперь моя палка ткнулась в какую-то железку. Она гремела под ударами. Ведерко, что ли? Этого еще не хватало! Неужели какой-нибудь злой шутник заткнул ведром трубу? Скверная шутка. Не нам, так другим печка еще будет нужна. Таежная этика требует, чтобы, уходя из лесного приюта, путник оставил после себя не только исправную печь, окна и двери, но и дрова и щепки.
Дальнейшие усилия пробить дымоход и вытащить железку оказались безуспешными. Ребята уже ладили на улице костер, чтобы согреть чай. А меня неудача, как говорится, заела еще больше. Не оставлять же поломанную печку!
Пришлось лезть на чердак дома. Сверху оно видней.
Вырубив хороший шест, я забрался по углу дома на крышу и через слуховое окно влез на чердак. Здесь было сумрачно, сухо и голо. Под окном лежала потемневшая полоска снега. В углах шуршали мыши. Привыкнув к полутьме, я разглядел печной боров и деревянную трубу из него. Сообразив, где вертикальный дымоход, я снял сверху три кирпича, отложил их в сторону и сунул вниз свой шест. Скоро он уперся во что-то твердое. Опять загрохотали кирпичи, в нос ударила пыль. Палка стукнулась о железку. По звуку я определил: то самое, что доставал снизу. Разозлившись на упрямое препятствие, я с силой нажал на палку, внизу громыхнуло, и в черной дыре появился слабый свет. Пробил! Теперь порядок.
Положив кирпичи на место, я засыпал щели сухой глиной, бросил шест и тем же манером спустился вниз. Ребята уже ставили печную трубу.
- Тянет? - спросил я.
- Пошло!..
В печке и в самом деле загудело. Мы собрались возле нее и уселись пить чай. Время шло к полудню. Ездовые заторопились. Уже перед тем как уйти, кто-то буркнул:
- Весь камин кирпичами завалили. Тоже мне, навели порядок…
Тогда я вспомнил о железке, которая так долго досаждала нам. Где она, черт возьми? Я нагнулся над камином. Среди кирпичей и сухой глины лежал цинковый ящик. Он тускло светился. От него веяло тайной.
Ящик походил на банку из-под леденцов. В таких когда-то продавали хрустящие конфетки, под названием ландрин. Но для леденцов употребляли тонкую жесть, здесь же было довольно толстое оцинкованное железо. Как мы ни вертели находку в руках, никто не мог с уверенностью сказать, что это за банка.
- Не русская, - заметил один из ездовых и указал на ободок.
Там виднелся вертикальный столбик иероглифов. Пожалуй, он прав. Банка скорее всего японская.
- Клад! Клад, братцы! - восхищенно закричал один ездовой, и глаза у него загорелись охотничьим азартом. - Монгольские тугрики, японские иены, испанские дублоны и царские рубли. Точно! Хозяин фактории начитался пиратских романов и заховал на черный день в трубу. А ну встряхни, может, звенят!
Мы встряхнули банку и раз, и два, и три. Ничего там не звенело. Это охладило пыл, но любопытство не оставило нас.
- Давай нож! - сказал я и на правах хозяина банки приготовился к вскрытию. Банка лежала у меня на коленях. От нее исходил запах экзотической таинственности, как от ромовой бутылки, выуженной сетями в открытом море.
Открыть банку оказалось не так-то просто. Круглую крышку прочно припаяли к цилиндру. Осторожно соскребая олово, я потихоньку отгибал края крышки. Когда осталось уже немного, самый старший из ездовых вдруг отошел в дальний угол комнаты и произнес оттуда зловещие слова:
- Мины разные бывают, ребята. Такую я, правда, еще не видел…
Наступила тишина. Нож повис над ободком крышки. Все затаили дыхание. Казалось, еще один скребок по олову - и на том месте, где сидели и стояли зрители, возникнет адский грохот, вырвется пламя, и все мы в буквальном смысле без промедления вознесемся на небеса.
Вот какое значение может иметь к месту сказанное слово! За минуту до этого и мысли не было о бомбе: я лупил жестянку шестом, бросал, встряхивал - и ничего не случилось. А тут от одного слова похолодело на сердце и пересохло во рту. Руки отяжелели. А вдруг и правда…
Кто-то засмеялся:
- Ты скажешь, Федя! Тоже мне, мину нашел!..
Тут один из парней вдруг вспомнил, что у него есть деле около лошадей, другой сказал, что пойдет покурить - в доме как-то неудобно дымить, а самые храбрые словно невзначай отошли и уселись в дальнем уголке зала возле осторожного прогнозиста. Я остался в одиночестве со своей цинковой банкой в руках. Черт бы ее побрал! Честное слово, мне было не по себе. А ну как действительно в ней взрывчатка! Уж больно таинственная находка. В дымоходе камина, в старом доме, овеянном вдобавок ко всему какой-то темной легендой. Кто тут жил, о чем думал, что делал?..
Банка лежала на коленях теплая, затаившаяся. Пересилив себя, я вздохнул и решительно заскоблил по цинку. Все звуки в доме и вне его затихли. А я все больше и больше смелел и скоро весь ушел в работу. Бомба? Смешно! Она бы уже давно грохнула.
Последний сантиметр пайки. Я отогнул ножом крышку. Она сдвинулась. Теперь можно снимать.
Обернувшись в угол, я сказал со значением:
- Готово. Снимаю.
Наверное, в моих словах было что-то такое… Понимаю теперь, что выглядело это чистейшим мальчишеством, но ведь тогда мне было не так уж много лет - простительная выходка.
Ребята поднялись и ответили:
- Давай снимай. Только подожди, мы выйдем. Знаешь, на всякий пожарный случай.
И молчком, как лисята из норы, шмыгнули в дверь.
Я потянул крышку. Она снялась очень легко.
Банка до краев оказалась набитой бумагами. Они были свернуты в рулон. Бумаги пожелтели от времени, пахли чем-то архивным, старыми химическими чернилами с примесью рыбного. Рыбный дух, видимо, принадлежал самой банке.
Снаружи послышалось тревожное:
- Эй, ну как там?
Любопытство и
