Ольга Ларионова - Искатель. 1966. Выпуск №2
— Матросы… — Бородин обращается к спустившемуся по сходням шкиперу. — Отличные ребята, можем пригодиться…
— Шутники, — усмехается шкипер. — Вас тут на сто посудин… — кивнул в сторону платформ, стоящих на железнодорожной ветке. На них греются в лучах блеклого солнца безработные.
— Нас всего двое, — говорит Петр.
— Много!
— А если один?..
— Спросите на «Хелиг Олафе»…
С платформы язвят:
— Идите, идите!.. Там требуется капитан.
На причале — воинская часть. Перед строем прохаживаются офицеры.
Раздаются команды:
— Становись!.. Напра-во!..
Солдатская масса растягивается серой гусеницей. Безработные курят, смотрят на солдат.
— Сопляки еще.
— Жалко!..
— На корм.
— Червячкам и рыбам…
Петр и Бородин среди безработных.
— Да, время против нас, — глядит на отправку Бородин.
— Сегодня — англичане, вчера — американцы, и все туда… — цедит кто-то.
— А нам — туда… — Петр показывает в другую сторону.
— Не выйдет у вас, ребята…
— Почему?
— Платить надо. Шипингмайстеру.
— Неужели?! И много? — вырвалось у обоих.
— …Задаток получите, принесете!.. — коротко рубит здоровяк шипинг, шагая по причалу.
Бородин и Петр почти бегут рядом.
— Как, весь?
— А вы что думали! Капитану отдаю… половину…
— Когда устроите?
— Не знаю… Придется подождать…
— Нам бы поскорее!
Петр и Бородин в конторе профсоюза.
За широким окном — железнодорожные подъезды к порту, дымы, нескончаемое движение.
— Но при чем наш профсоюз? — респектабельный, спокойный, рассудительный босс полон недоумения.
— Он же болел, мы сошли на берег, а вы — матросский профсоюз…
— Каких матросов?.. Датских. — Гладкими руками респектабельный берется за книгу записей. — Какого числа пришли?
— Второго.
— Корабль?
— «Сан-Франциско».
Сверяется по книге:
— Верно… В какой больнице?
Петр и Бородин переглядываются.
— Да тут, недалеко…
— Недалеко… — Босс переводит взгляд с одного на другого. Раздумчиво цокает языком. — Це-це-це… Цу-цу-цу-цу… бесполезное дело, ребята…
Грязная, жирная, крутящаяся воронками вода. Тяжело вытягивается из нее толстый канат.
Скрежещут лебедки, гнусаво гудят пароходы, свистит маневровый паровоз. Крики, команды, шум порта.
Опускается трап. На палубе уже сгрудились люди. Они расталкивают друг друга, кричат, размахивают руками.
Толпа белоэмигрантов напирает. Здесь же пожитки, тюки, баулы, ящики. Пестрые, растрепанные люди скатываются с палубы такого же грязного, дымного грузо-пассажирского парохода.
Падает с борта корзина, кружится в воде между бортом и причалом. Истошный визг стоит над местом разгрузки.
Зажатая между двумя рядами солдат с винтовками, толпа медленно сползает с трапа.
— В карантин… В карантин… В карантин… — раздается голос, усиленный рупором.
Другой, скандируя, повторяет:
— В таможню… В таможню… В таможню…
Ползет в узком проходе между солдатами пестрая толпа.
Дама в сбившейся шляпке:
— Свободная Европа!..
Интеллигент в пенсне:
— А вы думали, мадам, едете в свое имение…
Офицер:
— В карантин — прелестно! Лишь бы не к большевикам в лапы!..
За товарным вагоном — Бородин и Петр. Им все хорошо видно.
Бородин прищурился, жестко оценивает:
— Соотечественнички…
— В голове не умещается!..
— Слушайте, Петр… — Бородин замечает, что его товарищ, силясь что-то разглядеть, не слушает его.
Пытаясь прорваться через цепь солдат, высокий человек старается привлечь к себе внимание людей, стоящих группой в стороне. Наконец его замечают. Солдаты расступаются, пропуская высокого и даму.
— Это Шапорина. Я рассказывал. Может быть, нам улыбнется фортуна, — торопливо говорит Петр и, быстро нагнувшись, пробирается под вагоном.
Оказавшись по ту сторону линии, Петр ловко поднимает чемоданы. Перешагивая через рельсы, шпалы, обходя угольные кучи, группа выбирается к автомобилю.
Укладывают вещи. Петр старается оказаться близ Шапориной. Наконец это ему удается. Она поднимает глаза и на мгновение застывает. Узнает не сразу: лицо знакомое, но бороды нет…
— Вы?.. Здесь?.. Что случилось?!
— Удивлены?
— Еще бы!..
— Я — не меньше!..
Высокий человек наклоняется к шоферу:
— Гостиница «Савой».
— Прощайте, — Шапорина улыбнулась. Одними глазами.
Петр глядит вслед. Сосредоточенно. И весело.
В центре Копенгагена выставка цветов. Осенний базар. Из оркестровой раковины льется вальс.
Навстречу Петру по дорожке между шпалерами цветов идет Шапорина, стройная, в широкополой шляпе с вуалью. Лицо — «мурильевское»: выразительные глаза, добрая улыбка.
— Как это мило, — улыбается Шапорина. — Лучшего места не придумаешь… Тогда получилось неловко. Извините! Но вы!.. Право, я могла бы вас и не узнать…
— Обстоятельства… Да и я не сразу решился подойти…
— Понимаю, — улыбнулась, — это был случайный спутник…
Музыка внезапно прерывается. На сцене перед оркестром — молодой человек.
— Победительницей нашей выставки цветов признана юная фру Амстед.
Появляется героиня праздника с огромным букетом.
За столиками аплодируют.
— Прошу!..
Оркестр грянул польку. Девушка спускается с эстрады. За ней — директор выставки. У него — большая хрустальная ладья в серебре. Девушка проходит между столиками. Посетители получают гвоздики невиданных размеров. Взамен каждый бросает в ладью какой-нибудь сувенир: булавку из галстука, кольцо, деньги, цепочку и даже часы. Ваза почти полна.
— Господа! — сопровождает эту сцену тенорок молодого человека на эстраде. — Датчане любят цветы и юность. Поможем нашей очаровательной малютке развивать свое дарование и цветоводство…
Посетители за столиком:
— Маленькое уточнение: ее папа — банкир и владелец цветочных магазинов.
— Сдобненький вырастил цветок.
— За этот бутончик я отдал бы все эти гвоздики…
— Похоронила отца… Решила уехать… — Шапорина посмотрела в глаза Петру.
— Но куда?
— Сейчас в Америку…
Чуть не вскрикнув, сдержал себя Петр.
— Там тетка. Все-таки пристанище…
Вновь на полутакте обрывается музыка. Почти восторженно тенорок объявляет:
— Господа! А теперь выполним нашу гуманную миссию. Пожертвуем несчастным голодающим детям России.
