Густав Эмар - Масорка

— Как же! Полагайся на это, стоит нам только когда-нибудь убить хоть одним меньше, чем нам назначено, и ты увидишь, что будет и с тобой, и со мной.

— Да что, вот командир послал нас двоих в эту сторону, а Кабрито — в обратном направлении, Сальмона и четверых других товарищей — на улицы; ну что же, завтра мы скажем, что проискали его всю ночь и не могли найти, и ты увидишь, что нам за это не будет никакого взыскания.

— А уж как перетрусил Пикадо, когда явился донести об этом командиру: он уверял его, будто на помощь унитарию явились четверо, но командир, как видно, не поверил ему, ведь он же знает, что Пикадо трус.

— Да, но зато другие-то были не трусы, и один человек не мог их всех убить.

— Как бы то ни было, но я его искать не стану.

— Искать, кого? Этого унитария? Хм, я еду на набережную, — и он спокойно стал садиться на коня, тогда как товарищ его остался сидеть на месте.

— Ладно, убирайся, а я вот докурю сигару да и домой, а завтра раненько поутру зайду за тобой, чтобы нам вместе вернуться в казармы.

Ну, так до завтра! — и, повернув лошадь, солдат, не куривший сигары, крупной рысью тронулся в путь.

Выждав несколько минут, оставшийся вытащил из кармана какой-то предмет и, приблизив его к огню своей сигары, стал со вниманием разглядывать его со всех сторон.

— Хм, да это золотые часы! — прошептал он. — И никто не видал, как я их взял — теми деньгами, что я за них выручу, мне ни с кем не придется делиться, — продолжал он, — хм, да они идут! В том лишь беда, что я смотреть-то по ним не умею. Эта унитарская штучка нам ни к чему, я и так знаю, что теперь полночь и…

— И это твой последний час, мерзавец! — воскликнул над самым его ухом дон Мигель сильно ударил по голове бандита, который тут же пал замертво, не издав ни звука. То был такой же удар, как тот, которым он уложил солдата, приставившего нож к горлу дона Луиса. Этот удар был нанесен каким-то малого размера оружием, не издающим никакого звука и почти незаметным в руках.

Ползком выбравшись из траншеи, дон Мигель осторожно подкрался к разбойнику и неожиданно нанес ему смертельный удар. Когда тот упал, он высвободил из руки убитого поводья и, взяв лошадь под уздцы, подвел ее к траншее; не выпуская из рук поводьев, он спустился и в порыве радости стал обнимать и целовать своего друга.

— Не падай духом! Не теряй надежды! Теперь ты спасен: провидение послало нам лошадь, то есть именно то, чего нам с тобой в данный момент недоставало.

— Я как будто чувствую себя немного бодрее, только ты подмоги мне, я не могу держаться на ногах.

— Нет, нет, этого вовсе не надо! — возразил дон Мигель, подняв своего друга на руки и вытащив его из траншеи. Здесь ему удалось, хотя и с большим трудом, посадить раненого на лошадь, которая тревожно озиралась, и не хотела стоять на месте. Подняв рапиру дона Луиса, дон Мигель одним прыжком вскочил на круп коня и, обхватив товарища, взялся за поводья и тронулся в путь.

— Мигель, ко мне нельзя, дом заперт, мой слуга не ночует сегодня дома.

— Caramba!6 Мне это даже и в голову не приходило, да я и не хочу везти тебя туда: это было бы непростительной глупостью.

— Но, в таком случае, куда же мы поедем?

— То мое дело! Не расспрашивай меня покуда ни о чем и говори, как можно меньше, тебе разговаривать вредно.

Дон Мигель почувствовал, что голова дона Луиса тихонько качнулась и опустилась на плечо. Он бережно прислонил ее к своей груди — раненый снова потерял сознание, но, к счастью, он на этот раз не надолго.

Лошадь шла шагом: дон Мигель опасался, что сильное сотрясение может повредить больному.

Миновав множество узких глухих пустынных улиц, они додрались до окраины города и стали спускаться в совершенно безлюдную и заброшенную местность Марко, куда и днем никто не решался ступить, так как это был глубокий овраг, весьма опасный, особенно в такую пору, когда земля сырая.

Дурная слава и существенные неудобства этой местности и побудили дона Мигеля избрать именно ее, потому что здесь ему нечего было опасаться нежелательных встреч. К тому же здесь ему были хорошо знакомы все тропинки, и они спустились с обрыва без всяких неприятных приключений. Проехав еще несколько улиц, они добрались наконец до улицы Барракас, не встретив на своем пути ни одной живой души.

— Ну, теперь ты спасен! — обратился дон Мигель к своему другу. — Еще немного и мы будем там, где ты найдешь самый заботливый уход и вполне надежное убежище.

— Где же это? — слабым, чуть слышным голосом осведомился дон Луис.

— Здесь! — отвечал дон Мигель.

И с этими словами он придержал лошадь, остановив ее перед красивым домиком, окна которого были занавешены белоснежными тюлевыми занавесками и защищены снаружи зелеными жалюзи, сквозь которые прокрадывались узкие полоски света.

Подъехав к самому окну, дон Мигель просунул руку в щель жалюзи и трижды стукнул в стекло.

В ответ на это женский голос с тревогой спросил:

— Кто там?

— Да это я, Эрмоса, я, твой Мигель.

Окно растворилось, маленькая белая ручка подняла жалюзи, и стройная фигура молодой женщины в черном высунулась в окно настолько, что ее рука коснулась чугунных перил балкончика.

При виде двух всадников на одном коне она быстро откинулась назад в испуге и недоумении.

— Разве ты не узнаешь меня, Эрмоса? — продолжал дон Мигель. — Послушай, поди и отвори сейчас же входную дверь, сделай это сама и не буди никого из прислуги — пойми, от этого зависит жизнь моего друга.

— Ах, Боже мой! — воскликнула молодая женщина, затворяя окно, и поспешно кинулась к дверям зала, а оттуда и к входным дверям, которые она порывисто отворила, не размышляя о том, следует ли ей остерегаться чего-нибудь или нет.

— Входи же! — обратилась она к дону Мигелю тем особым голосом, какой бывает у женщин только в такие моменты, когда они вдруг решаются на какой-нибудь смелый поступок под влиянием чувства, а не в силу рассудительности или расчета.

— Нет, подожди, — отвечал дон Мигель, уже успевший соскочить с коня вместе с доном Луисом, которого он поддерживал под руки, не выпуская в то же время поводья лошади.

— Замени меня здесь на одну минуту, Эрмоса, — сказал он, — поддержи этого молодого человека, он не может сам держаться на ногах.

Эрмоса, не раздумывая, обняла одной рукой стан молодого человека, который стоял прислонившись к косяку двери.

— Благодарю, сеньорита, благодарю, — прошептал дон Луис слабым растроганным голосом.

— Вы ранены? — участливо спросила молодая женщина.

— Да… немного…

— Ах, Боже мой! — воскликнула она, чувствуя, что у нее все руки в крови.