Зоя Журавлева - Искатель. 1966. Выпуск №6
— Порядок, — сказал Сурин, оглядывая стол на бархане.
— Быстрее моей бабы, — признал Шукат, пораженный прытью и хозяйственной предусмотрительностью хмурого спутника. Шукат очень, до неприличия, так что его этим поддразнивали на работе, любил свою жену. Влюбился еще перед армией, потом три года издалека любил, женился, наконец, и теперь еще больше любил. Поэтому за глаза он говорил о ней — «баба» и грубовато сипел голосом. На самом деле Шукату просто приятно лишний раз ее вспомнить вслух.
— Готово, — объявил Сурин, снимая кумган с костра.
— Покрепче для начала! — подмигнул Шукат, припечатывая бархан бутылкой. Для доброго отдыха у него припасены были «три звездочки». Не то чтобы большой любитель, но все-таки как у людей, полагается в дальней дороге. И вообще. В пустыне — солнце автоинспектор. Сурин крякнул, разливая в кружки. По-походному, как тридцать лет назад. «Звездочки» славно прошли — с колбасой, молодым луком и домашними котлетами. Полыхнуло внутри. Возникла потребность теплых, сближающих слов. И тогда Шукат вдруг сказал, о чем думал, без всякой рисовки, без желания пугнуть новичка:
— У нас парня завалило недавно, колодезного мастера…
— Завалило? Совсем?
— Совсем, — тяжело подтвердил Шукат. — Даже не достали. Разве достанешь? Там на него тонны этого песка! Щелку себе нашел и за минуту — тонны, на человека…
— А ты не думай, — сказал Сурин, — не думай.
Они выпили еще. И сразу хватили чаю. Чай обжег жарче коньяка.
— Я и не думаю, — сказал Шукат. — Просто, знаешь, сегодня я его вез, например, а завтра засыпало. Анекдоты заливал всю дорогу. Главное — вот сегодня рядом в кабине сидели, а завтра…
— Бывает, сказал Сурин. — Вот у меня тоже…
— Работа у них такая, понимаешь? — перебил Шукат. — Если утром чего-нибудь чувствуешь — значит лучше не начинай. Предчувствие вроде. Как у саперов. Раз чувствуешь — не суйся. А у него предчувствия не было. Веселый встал утром…
— Судьба, — сказал Сурин. Шукат его перебил, вовремя перебил, Сурин все равно не смог бы так рассказать. Как надо.
— Судьба! — усмехнулся Шукат. — Просто работа такая…
И они заговорили о колодцах. Что вокруг вон, поглядишь, бурят, разные там механизмы, шурупы-экскаваторы. А у них в тресте тонкая, ручная работа. Вручную перелопатить пустыню и и выйти к воде. Ни одна машина не может заменить колодезных мастеров, кишка тонка у машины. Потому что особое чутье нужно на песок. Человечье. Чтобы этот колодец после тебя десятки лет в пустыне стоял. А чуть ошибся на миллиметр — на голову тебе…
— А ты не думай, — напомнил Сурин.
— Я не думаю. Раньше, говорят, старики рыли. А у нас в тресте парней молодых навалом. Роют…
— Много надо, — сказал Сурин. — В Каракумах без колодца — хана.
— Хана, — согласился Шукат.
Долго еще они сидели на высоком бархане и так разговаривали, соглашаясь друг с другом. Солнце набрало силу. Откуда-то сбоку па дорогу выкатился вездеход, попросил закурить и уполз в сторону Ербента, оставляя рубчатый след. Потом через рубчики поперек долго ползла черепаха. Уставала. Отдыхала, далеко, без опаски выбрасывая из-под панциря голову. Снова ползла. Сурин следил, как она загребает. Вспоминал.
Когда Лева, сын, был еще совсем шпингалетом, Сурин привез ему черепаху. Такую же маленькую. Маленькая, а дух от нее по квартире пошел настоящий звериный. Как ни убирай. Соседи крик подняли. Никаких звуков черепаха не отличала, кличку там или что. Только на мясо жадно разевала рот, прямо бросалась на тушенку. А палец прихватит случаем, так будто дверью прижмет…
— Вон зверь тоже, — сказал на черепаху Шукат. — В кипяток шугануть, хорошая пепельница будет. Двигаем, что ли?
— Ага, — поднялся Сурин. — Я наверху…
— Солнце сожрет. Как хотите, конечно, — сказал Шукат. Снова в нем поднялась неприязнь к пассажиру: думал, после бархана только и пойдет у них настоящий разговор. Легкий треп, сокращающий километры. Ан нет, в кузов его несет!
Шукат тронул резко нарочно, тряхнув Сурина наверху. Но Сурин только засмеялся. Покрепче устроился в гравии, ватник под себя подложил, мягко. Гравий спрессовался дорогой. Крупный, мытый — вроде песок в пустыню везем. Когда бетонируют водосборную площадку, без гравия не обойтись. Рядом громыхала бочка с водой. Сурин нашарил шланг, громко втянул, в шланге лениво булькнуло — пошла вода, тепловатая, с резиновым привкусом. Отличная вода. Сурин полил на голову и за шиворот. Освежился.
Сверху пустыня, не стесненная рамками кабины, вольно раздвинулась вширь. Будто ближе стала. Желтее и ярче. Хотя Сурин привык видеть ее сквозь шоферское стекло. Вдруг ему понравилось быть пассажиром. Подскакивать в кузове и безответственно глазеть вокруг, затягиваясь воспоминаниями, как папиросой. Век бы в кузове ехал. Один на один с собой. Не принуждая себя к разговору, который только мешает нужным мыслям…
В Ербенте Шукат разогнал прямо к столовой. Лихо затормозил, раздвигая сигналом собак, выскочил из кабины. Сурин спрыгнул сверху. Шукат взглянул на него и едва узнал: вместо бледного городского лица весело подмигивала Шукату кирпично-красная, прожженная рожа под седым ежиком. Солнце в Каракумах работало на совесть.
— Шкура слезет, — сказал Шукат.
— Пускай, — отмахнулся Сурин, — не жалко…
От столовой он отказался. Присел на ступеньку у кабины. Растерянно закрутил головой, разглядывая новый Ербент, большой современный совхоз вместо прежнего скромного кочевья. Памятник Тринадцати перед конторой… Раньше его не было. Контору он помнил. Стоит, как стояла. В тридцатом году Карпов и несколько человек с ним, горсточка наших, неделю держались в этой конторе против полутора тысяч басмаческих сабель…
Шукат выпил залпом три кружки пива. Холодное, как со льда. Потыкал вилкой в салат, поскучал один за просторным столиком — днем нет народу в столовой — и осилил еще две кружки. Больше не лезло. Когда вернулся к машине, возле переднего колеса стояли близко друг против друга Сурин, кирпично сиявший, и полный бабай в барашковой шапке, со звездой Героя на халате. Они звучно хлопали друг друга по плечу и кричали радостно и бессвязно.
— А я тебя сразу узнал! — кричал Сурин.
— Хоп! — кричал бабай. — Это я тебя первый узнал!
— А Максим-ага где? — кричал Сурин.
— Помнишь? — кричал бабай. — Все помнишь? Здесь! Живой! В кошару сегодня уехал. Я бы тебя где хочешь узнал!
— В Ашхабаде на улице бы узнал? — кричал Сурин. — Я бы узнал!
— Зачем в Ашхабаде? — удивился бабай. — Я тебя в Ербенте узнал!
Шукат постоял рядом, послушал, как они орут, но так ничего и не понял. Включил зажигание:
