Валентин Ежов - Белое солнце пустыни

— Это же одиннадцатый век! Чем старей ковер, тем ценнее.

— Сейчас посмотрим, что они там взяли, — проворчал Сухов и слез со столика. Мимо прошел Петруха с большим медным кувшином в руках; следом шла, закутавшись в чадру, Гюльчатай.

— Они вас за хозяина принимают, — хихикнул Петруха, остановившись. — Как будто, значит, вы их муж…

Сухов насупился.

Из каменного колодца наверх вела узкая лестница. По ней, набрав воды в кувшин, поднимались Петруха и Гюльчатай.

Петруха обогнал Гюльчатай на две ступени и закрыл ей дорогу.

— Открой личико, открой, а? — попросил он. — Покажись хоть на секундочку. Ты не думай, я не какой-нибудь. Если что — я по-серьезному… замуж возьму… Женюсь то есть. Мне ведь наплевать, что ты там чьей-то женой была. Ты мне характером подходишь; Откройся… Гюльчатай, покажи личико.

Гюльчатай негромко рассмеялась.

В верхнем проеме показалась голова Сухова.

— Отставить!.. Я тебе дам личико! — гаркнул он. — К стенке поставлю за нарушение революционной дисциплины!

Женщина выскочила из колодца.

— Стой! — остановил ее Сухов. — Объяви барышням подъем… Стой! И вот что: с сегодняшнего дня назначаю тебя старшей по общежитию. Будешь отвечать за порядок. Вопросы есть?

— Нет. — Гюльчатай припустилась ко дворцу.

— Господин назначил меня любимой женой! — разнесся по двору музея ее ликующий крик.

Петруха, держа кувшин, стоял по стойке «смирно».

— Я же серьезно! — испуганно сказал он, — Я на ней жениться хочу. Личико бы только увидеть. А то вдруг крокодил какой-нибудь попадется, потом казнись всю жизнь.

— Давай, давай, тащи воду, — мягче сказал Сухов и пошел в «общежитие».

Как только Сухов миновал дверь «общежития», раздались крики и в него полетели подушки. Жены Абдуллы все, как одна, задрали подолы платьев и закрыли ими свои лица.

Сухов, вытаращив глаза, обалдело смотрел на оголенные животы женщин и на их длинные, до щиколоток, полупрозрачные шальвары.

Первой взглянула из-под подола Гюльчатай.

— Не бойтесь, это наш господин! — крикнула она, и женщины тотчас же открьши свои лица Сухову.

Они были разные, но все смотрели на Сухова преданно и призывно. Три из них были очень хороши. Сухов зажмурил на мгновение глаза.

— Господин, — сказала Гюльчатай, — никто не должен видеть наши лица. Только ты! Ты ведь наш новый муж. Скажи своему человеку, чтобы он не входил сюда.

Сухов сглотнул слюну и, не глядя на гарем, походил немного по комнате.

— Товарищи женщины!.. — вдруг вдохновенно заорал он. — Революция освободила вас. Вы должны навсегда забыть свое проклятое прошлое — как в семейной жизни, так и в труде. У вас нет теперь хозяина. И называйте меня просто товарищ Сухов. Вы будете свободно трудиться, и у каждой будет собственный супруг.

Женщины внимательно слушали его.

— Раз, два, — выкрикнул Сухов.

— Взяли! — хором ответили ему гарем и Петруха. Они все дружно навалились на баркас, стоявший на валках, немного сдвинули его. До воды оставалось еще метров двадцать…

— Раз, два! — крикнул Сухов.

— Взяли!! — дружно навалились жены Абдуллы, Петруха и Сухов вытерли лбы.

— Еще бы человек пять мужиков, — сказал Петруха.

— Десять еще лучше, — согласился Сухов, — да где их взять?

— Раз, два! — крикнул он опять. Женщины навалились из последних сил. Баркас сдвинулся еще чуть-чуть.

— Ничего не поделаешь, — сказал Сухов женщинам, — придется потрудиться. Спустим на воду — ив море!

— Может, передохнем? — предложил Петруха. — А то надорвутся с непривычки.

— Перекур! — объявил Сухов. — Я посмотрю мотор, а ты пока сходи туда… — Он указал Петрухе в сторону белого дома, стоявшего на берегу в километре от них. — Царская таможня там была, узнай, кто там сейчас. Вроде мелькнул кто-то…

Петруха отправился в сторону дома, а Сухов полез на баркас, в тени которого прилегли женщины.

Дом показался Петрухе странным: в выжженном солнцем Педженте совсем не было зелени, здесь же из-за высокого дувала выглядывали густые деревья. Огромные ворота с металлическими кольцами были заперты, на окнах, на ставнях висели замки.

Петруха обошел домик-крепость с трех сторон, но нигде не было никакой возможности пробраться хотя бы во двор…

Когда Петруха, прыгнув с разбегу, ухватился за верх дувала, приоткрылась одна из ставень и показались огромные усы и дуло револьвера.

Петруха спрыгнул в сад. Что-то зашуршало, зашлепало, сбив фуражку с его головы. Это пролетел по саду испуганный павлин. Он опустился рядом с другим павлином на навес в глубине двора.

Петруха вытер вспотевший лоб и огляделся. Двор был небольшой. Посреди двора располагался бассейн, и в нем плавали… осетры. По двору ходили маленькие барашки.

Петруха осторожно поднялся по каменной лестнице, ведущей на террасу второго этажа. На двери висел амбарный замок. И снова одна из ставень, на этот раз та, что выходила во двор, отворилась, и в ней показались усы и револьвер.

Петруха опять не заметил этого. И, решив, что в доме никого нет, хотел выбраться со двора. Сделать это было нетрудно, так как лестница на террасу шла возле дувала. Но только Петруха повернулся, как сверху, из окна, раздался голос:

— Стой!.. Руки вверх!

Петруха замер и поднял руки вместе с винтовкой.

Кто-то схватил его за запястья и одним мощным рывком втянул в окно.

Оказавшись в комнате, Петруха увидел перед собой огромного, тучнеющего уже, усатого мужчину в казацких шароварах и белой нательной рубахе.

В полумраке (ставни повсюду были заперты!) Петруха разглядел на стене текинский ковер с саблями, гитару, несколько фотографий, под потолком клетку с птицей, на окнах занавески, цветы, на одном из подоконников пулемет «максим», в углу иконостас, под ним горка гранат и пулеметных лент. В другом углу стояла широкая кровать с цветастым лоскутным одеялом и горой подушек. Под кроватью — другой «максим».

— Ты в чей дом забрался? Отвечай, — сказал усач.

— Не знаю, — вполне искренне ответил Петруха. На столе он увидел самовар, труба которого выведена была в окно. Возле откупоренной уже бутылки и цветных пиал лежали в тарелках румяные пироги, картошка в мундире, соленые огурцы пол-арбуза и персики.

— Ты что, не слыхал про Верещагина?! — удивился усач. — Дожил!.. Было время, в этих краях каждая собака меня знала. Вот так держал! — Усач сжал свой огромный кулак. — А сейчас забыли…

Усач подошел к столу и нарезал пирог.

— Садись, — он пододвинул Петрухе пиалу со спиртом, — пей, коли храбрый.