Александр Дюма - Приключения Джона Девиса

— Анна-Мери, — отвечал управитель таким голосом, как будто всякий должен знать, чье это имя.

— Да кто же такова эта Анна-Мери?

— Как? Неужели ваше превосходительство ее не знаете? — спросил Сандерс.

— Да, конечно, не знаю, когда спрашиваю! — вскричал сэр Эдвард с нетерпением, которое было уже очень хорошим знаком.

— Кто она такова? Это благодетельница бедных, ангел-утешитель страждущих и огорченных. Она, верно, просила вас о каком-нибудь добром деле?

— Да, она, кажется, говорила мне о каких-то несчастных, которых надобно спасти от нищеты.

— Я так и знал; это всегдашние ее занятия. К богатым водит ее милосердие, к бедным благотворительность.

— Да кто же эта женщина?

— С вашего позволения, она еще девушка; добрая и прекрасная девушка.

— Да какая мне надобность, женщина она или девушка! Я вас спрашиваю, кто она такова.

— Никто этого наверное не знает, ваше превосходительство, хотя догадок много. Лет тридцать назад… да! точно, это было в 64-м или 65-м году, отец и мать ее поселились в Дербишейре; они приехали из Франции, куда, как говорят, удалились вместе с претендентом, отчего и все имение их конфисковано и им велено не подъезжать к Лондону ближе шестидесяти миль. Мать была тогда беременна и через четыре месяца после того, как они сюда приехали, родилась Анна-Мери. Пятнадцати лет она лишилась отца и матери и осталась одна-одинешенька с сорока фунтами доходу. Этого было слишком мало, чтобы выйти замуж за барина, и слишком много, чтобы выйти за мужика. Притом, она, вероятно, из хорошего дома и получила прекрасное воспитание: так ей и нельзя было выйти за простого человека. Она осталась девушкой и решилась посвятить всю жизнь свою благотворительности. С тех пор Анна-Мери с величайшей ревностью исполняет принятую на себя обязанность. Она немножко знает медицину и пользует всех бедных больных; а где уж лекарства не помогают, тут много поможет ее молитва, потому что здесь все считают ее чем-то неземным. Поэтому немудрено, что она осмелилась беспокоить ваше превосходительство, чего никто бы из нас не смел сделать. У нее свои привилегии и, между прочим, та, что, куда бы она ни пришла, люди и не подумают остановить ее.

— И хорошо делают, — сказал сэр Эдвард, вставая, — потому что она почтенная девушка. Дайте мне руку, Сандерс; кажется, пора обедать.

Целый месяц уже батюшка не вспоминал об обеде. Он пошел в замок; и как Сандерс в то время, когда он его остановил, тоже спешил домой обедать, то батюшка удержал его у себя. Честный управитель чрезвычайно был рад, что сэру Эдварду опять захотелось быть с людьми: видя, что он расположен говорить, Сандерс сообщил ему о некоторых делах по имению, которые давно уже принужден был откладывать. Но, видно, охота говорить уже прошла у больного, или он считал эти вещи недостойными своего внимания; он не отвечал ни слова и погрузился в обыкновенную свою задумчивость, из которой потом целый день ничто уже не могло его вывести.

IV

Ночь прошла, как бывало и прежде; Том не замечал никакой перемены в состоянии больного; на другой день погода была мрачная и сырая. Том, боясь вредного действия осенних туманов, старался уговорить сэра Эдварда не ходить гулять; но больной рассердился и, не слушая никаких представлений, пошел к своей беседке. Он сидел там уже с четверть часа, как вдруг в аллее появилась Анна-Мери и с нею женщина и трое детей: вдова и сироты, которых сэр Эдвард избавил от нищеты, пришли благодарить его.

Увидев Анну-Мери, сэр Эдвард пошел было к ней навстречу; но или от слабости, или потому, что был взволнован, он сделал несколько шагов и принужден был опереться о дерево. Заметив, что он шатается, Анна подбежала, чтобы поддержать его, а вдова и дети бросились между тем к его ногам, хватали его руки, покрывали их поцелуями и слезами. Это простое, искреннее выражение беспредельной признательности до того его растрогало, что он заплакал. Батюшка хотел было удержать свои слезы, считая их постыдными для моряка, но ему показалось, что эти слезы облегчают тяжесть, которая так долго уже давила ему грудь, и он не мог противиться сердцу, которое под грубой корою сохранило всю доброту свою: дал волю чувствительности, схватил на руки малюток, которые цеплялись за его колени, всех их перецеловал и обещал матери, что и впредь их не оставит.

В это время глаза Анны-Мери сияли небесною радостью: все это счастье было ее делом, и надобно думать, что она подобным зрелищем, часто возобновлявшимся, обязана была кроткою ясностью своего лица. Между тем Том пришел за барином, решившись побраниться с ним, если он не согласится идти домой. Увидев вокруг сэра Эдварда несколько человек, он еще более укрепился в своем намерении, надеясь, что представление его будет поддержано. Он начал длинную речь, в которой, то журя, то умоляя, старался доказать, что в сырую погоду больному на воздухе оставаться не годится; но сэр Эдвард слушал его с такою рассеянностью, что все красноречие бедного Тома было, очевидно, растрачено попусту. Слова оратора не произвели действия на его господина, но зато имели влияние на Анну-Мери: она поняла, что сэр Эдвард не только нездоров, как она сначала полагала, но и опасно болен; видя, что ему точно вредно дышать таким сырым воздухом, она подошла и сказала своим приятным голосом:

— Вы слышали, что он говорит?

— Что же он говорит? — спросил сэр Эдвард, вздрогнув.

Том показал было вид, что снова начнет свою речь, но мисс Анна сделала ему знак, чтобы он не трудился.

— Он говорит, — продолжала она, — что в такую холодную и дождливую погоду вам вредно оставаться на воздухе и что надобно войти в комнаты.

— А вы сведете меня? — спросил сэр Эдвард.

— Очень рада, если вам угодно, — отвечала, улыбаясь, мисс Анна.

Она подала ему руку; сэр Эдвард оперся на нее и пошел в замок, к великому удивлению Тома, который не ожидал от него такого послушания.

У лестницы Анна-Мери остановилась, еще раз поблагодарила сэра Эдварда, очень мило поклонилась ему и ушла с вдовой и сиротами.

Сэр Эдвард стоял на месте, не трогаясь, и следил за нею глазами; потом, когда она скрылась за углом, он, послушный, как ребенок, позволил Тому свести себя в комнату.

Вечером доктор, пастор и Сандерс пришли играть в вист; сэр Эдвард играл сначала довольно внимательно, но покуда Сандерс тасовал карты, доктор спросил:

— Говорят, ваше превосходительство, что у вас сегодня была Анна-Мери?

— А вы тоже ее знаете? — сказал сэр Эдвард.

— Как же не знать! Она из нашей братии.

— Как так?

— Да еще очень опасная соперница: она своими домашними лекарствами и ласковыми словами спасает больше больных, чем я со своею наукою. Смотрите, ваше превосходительство, не променяйте меня на нее: она, пожалуй, вас вылечит.