Николай Чергинец - Вам — задание
Проводив жену, он пошел в управление. По дороге думал: «Если Надя на фронт, то и мне надо туда немедленно. Приду и сразу же напишу рапорт. Я служил в армии, и теперь мое место там!»
Но война часто поворачивает судьбы людей совсем не так, как они хотели бы сами.
К вечеру большая группа сотрудников милиции, в которую входил и Купрейчик, была срочно направлена на уничтожение немецкого десанта. Этот десант был сброшен с самолетов на лес, который находился недалеко от города. Трое суток сотрудники милиции с помощью красноармейцев прочесывали лес, уничтожали десантников.
В перестрелке Купрейчик был ранен. Алексей обходил стороной густой кустарник, из которого короткими злыми очередями огрызался десантник. Неожиданно впереди, метрах в восьмидесяти, мелькнула фигура еще одного гитлеровца, он явно хотел ускользнуть в глубь леса. Алексей вскинул винтовку и выстрелил, фашист упал. Купрейчик решил обойти отстреливающегося из кустарника автоматчика с тыла. А немец, который только что упал, неожиданно выстрелил. Купрейчик почувствовал сильный толчок в плечо и, заваливаясь на левый бок, упал в траву.
Не веря, что ранен, Алексей отыскивал глазами место, где должен лежать фашист, но туда со всех сторон бросились красноармейцы, и вскоре лейтенант увидел, что они ведут пленного десантника. Только сейчас Алексей посмотрел на свое правое плечо и спереди на гимнастерке увидел темное пятно. «Ранен?» — мелькнула мысль, и голова слегка закружилась, появилось неприятное ощущение тошноты.
Алексей встал, взял винтовку в левую руку и пошел к своим. А навстречу пригибаясь уже бежал лейтенант Острога:
— Что, Купрейчик, ранен?
— Кажется, немножко есть, — виновато улыбнулся Алексей. Он действительно почувствовал себя виновным, что еще не попал на фронт, а уже ранен...
После уничтожения группы десантников командир решил отправить Алексея в город. Но в это время их группа встретилась с пехотным полком. Командир полка, подполковник, обеспокоенный появлением вражеского десанта, взял их группу под свое начало, а раненого приказал поместить в санчасть.
События на фронте развивались быстро. Полк по радио получил команду развернуть свои позиции километрах в тридцати восточнее того места, где он находился. Спецгруппу, в которую входил Купрейчик, командир полка отпустил, а Алексей остался в санчасти. Решили, что он останется в расположении полка до выздоровления, а затем прибудет к месту службы сам.
Но случилось так, что Купрейчик остался в полку. И немалую роль в этом сыграл майор Миронов — начальник разведки. Он узнал, что Алексей оперативный работник, ранее служил в погранвойсках, и убедил командира оставить его в распоряжении майора. И когда рана у Купрейчика затянулась, он получил взамен милицейской формы общевойсковую, с лейтенантскими квадратами на петлицах.
Вскоре полк, после короткой стычки с врагом, снова снялся со своих позиций и начал отходить на восток.
Купрейчик стоял рядом с майором Мироновым. Они оба наблюдали за движением колонн красноармейцев. Миронов мрачно поглядывал на безоблачное голубое небо и уже в который раз ворчал:
— Оторвемся от леса, и налетят, гады, ей-богу, налетят! Докладывал подполковнику, просил, как отца родного, чтобы уходили ночью, так нет же, ссылается на приказ.
Купрейчик, чуть побледневший и осунувшийся за время болезни, спросил:
— Неужели немцы успели за такой короткий срок подтянуть такие силы, что нам драпать надо?
Майор ничего не ответил. Он увидел, как из лесу выехала черная «эмка» командира полка, и тихо сказал:
— Пойдем командира встретим, — и первым двинулся к пыльной проселочной дороге, по которой все шли и шли красноармейцы.
Купрейчик пошел рядом с Мироновым. Они были похожи друг на друга. Оба высокого роста, черноволосые и кареглазые.
Это, очевидно, заметил и командир полка, потому что, выйдя из машины, пошутил, обращаясь к майору:
— Вы, Николай Кузьмич, наверное, специально оставили лейтенанта в полку. Присмотришься к вам обоим: ни дать ни взять, родные братья, даже походка одинаковая! — И спросил у Купрейчика: — Как себя чувствуете?
— Спасибо, товарищ подполковник, нормально.
— Ну что ж, раз нормально, значит к бою готов.
— Так точно, готов.
— Чего-чего, а боев на нас с тобой хватит.
— Пока почти их не было, товарищ подполковник. Если честно сказать, то не пойму, почему мы отступать должны... — Эти слова прозвучали у Купрейчика как-то резко и зло.
Подполковник хмуро, одними уголками губ улыбнулся, посмотрел почему-то вверх, на небо, затем взглянул туда, где недавно стояли у грузовика Миронов и Купрейчик, и только после этого как-то глухо и недовольно ответил:
— А ты этот вопрос задай командующему или в Москву позвони в Наркомат обороны, а у меня, брат, не спрашивай, потому что не знаю.
И не желая больше на эту тему говорить, командир полка обратился к Миронову:
— Разведка ушла вперед по маршруту?
— Так точно, как было приказано.
— Следите, чтобы далеко не отрывались, в любой момент маршрут может быть изменен.
— Меня воздух волнует...
— Меня тоже, — прервал майора командир, — накликаете!
Он повернулся к стоявшему у задней дверки машины начальнику штаба:
— Аким Иванович, проследи, чтобы зенитчики и слухачи не дремали, в любой момент могут налететь.
Миронов спросил:
— Разрешите начинать движение и нам?
— Движение, майор, начинайте когда хотите, но мне информацию по обстановке обеспечьте.
Миронов и Купрейчик, откозыряв, двинулись к своей крытой брезентом полуторке. Только они приблизились к опушке, как послышались крики: «Воздух! Воздух!»
В безоблачном небе из-за леса появились фашистские самолеты. Оглушительно и резко ударили зенитки, которые, как оказалось, были недалеко.
6
ВОЛОДЯ СЛАВИН
В городе обстановка с каждым днем становилась сложнее. Оккупанты чувствовали, что сопротивление становится все более организованным и упорным. Стараясь подавить его, фашисты шли на все: почти ежедневно устраивали облавы, за появление в ночное время без специальных пропусков люди расстреливались на месте. Обыски устраивались уже не в отдельных домах, а в целых кварталах, искали подпольщиков, коммунистов, комсомольцев, даже тех, кто по данным гестапо до войны был передовиком труда.
Фашисты одних расстреливали или вешали сразу же, других, прежде чем убить, долго и изощренно пытали.
Город будто начисто вымер. Но это была только кажущаяся тишина... Почти ежедневно, то в одном, то в другом конце города проводились диверсии.