Джон Kappe - Достопочтенный школяр
На самом деле это место точнее было бы назвать не долиной, а чашей: с одной стороны пространство ограничивал белый стадион, с другой – коричневые холмы, а прямо и левее представал другой Гонконг: нечто вроде Манхэттена; серые мрачные небоскребы, похожие на карточные домики, были так тесно прилеплены друг к другу, что, казалось, поддерживают один другого. С каждого маленького балкона торчал бамбуковый шест – словно булавка, скрепляющая эту конструкцию. С шестов длинными черными гирляндами свисали сохнущие после стирки вещи. Было похоже, что какое-то огромное чудовище пролетело мимо, задев здание и оставив эти развевающиеся лохмотья. Для огромного большинства людей, пришедших сегодня на ипподром (за исключением нескольких, которых можно было по пальцам перечесть), Хэппи Вэлли означала надежду на мгновенное избавление от нищеты, маня игроков призрачной мечтой об удаче.
Немного дальше, справа от Джерри, сверкали новые и роскошные здания. Там, припомнилось ему, располагаются конторы тех самых подпольных букмекеров, которые при помощи самых разных, непонятных для непосвященного способов (условных жестов, переговорных устройств и фонариков) – Саррат наверняка оценил бы их – поддерживали постоянный контакт со своими помощниками на ипподроме. Выше тянулись лишенные какой бы то ни было растительности гребни холмов, прорезанные карьерами и изобилующие, по слухам, массой подслушивающей аппаратуры. Джерри где-то слышал, что антенны-блюдца установили для Кузенов, чтобы они могли отслеживать полеты тайваньских самолетов над территорией Гонконга. В небе висели маленькие белые комочки облаков, которые, казалось, не исчезают даже в самую ясную погоду. А вверху простирался купол выбеленного добела китайского неба, которому наверняка было больно от нестерпимо жаркого солнца. В небе медленно кружился ястреб. Джерри с радостным и благодарным чувством охватил картину с одного взгляда – словно залпом осушил стакан.
Для толпы на ипподроме наступило время, когда нечем заняться. Больше других внимание привлекали четыре толстые китаянки в широкополых шляпах (такие носят в Хакка) и черных костюмах, похожих на пижамы. Они шли по скаковому кругу с граблями, поправляя драгоценную траву там, где ее примяли конские копыта. Женщины шествовали с достоинством людей, которым ни до чего нет дела, как будто воплощая собой всех китайских крестьян.
По ставкам лошадь, на которую советовал ставить Клайв Портон, была третьей в списке фаворитов. Счастливчик Нельсон Дрейка Ко к таковым не принадлежал, ставки принимались сорок к одному, что означало, что надежды на выигрыш никакой. Протиснувшись мимо толпы жизнерадостных австралийцев, Джерри подошел к углу балкона и, вытянув шею, попытался через головы разглядеть, кто сидит в ложах, отведенных для владельцев участвующих в скачках лошадей. Ложи находились за зелеными металлическими воротами, у которых стоял охранник. Закрывая от солнца глаза рукой и ругая себя за то, что не взял бинокль, Джерри разглядел какого-то солидного, сурового вида мужчину в костюме и темных очках, а рядом с ним – очень хорошенькую девушку. Мужчина был одновременно похож и на китайца, и на испанца, и Джерри решил, что он филиппинец. А девушка была очень хороша – самая лучшая из тех, что можно купить за деньги.
«Должно быть, Ко сейчас со своей лошадью», – подумал Джерри, вспомнив старину Самбо. – Скорее всего, в паддоке, где готовят лошадей к старту, дает инструкции тренеру и жокею».
Он вернулся через ресторан в фойе у главного входа, спустился по широкой лестнице на два этажа вниз и через зал вышел на галерею для зрителей, заполненную огромной толпой задумчивых китайцев. Там были только мужчины. Все они в благоговейном молчании смотрели вниз, на крытый песчаный манеж, где прыгало много шумных воробьев и трое мужчин (постоянные тренеры «мафу», работающие каждый со своей лошадью) выводили трех лошадей. Они держали поводья своих подопечных с несчастным видом, как будто нервы не выдерживали напряжения. Элегантный капитан Грант наблюдал за происходящим, этому же занятию предавался и старый русский тренер из белогвардейцев по имени Саша. Джерри любил и уважал его. Саша сидел на маленьком складном стульчике, слегка подавшись вперед. Он занимался выездкой монгольских пони в Шанхае уже во времена Договора. Джерри мог слушать его рассказы ночь напролет про три скаковых круга в Шанхае – английский, международный и китайский; про то, как богатые английские торговцы – «короли» – держали по шестьдесят, а то и по сто лошадей каждый, отправляя их морем из одного портового города в другой, вновь и вновь вступая в борьбу за первенство. Саша был мягкий человек философского склада, с голубыми глазами, устремленными вдаль, и с подбородком борца, считающего любые приемы дозволенными. Кроме всего прочего, он тренировал Счастливчика Нельсона. Сидя поодаль от всех, он смотрел в ту сторону где, как решил Джерри, должна быть дверь, не заметная отсюда.
Внезапно шум на трибунах заставил Джерри резко повернуться. Раздался рев. а потом высокий пронзительный крик, толпа на одной из трибун всколыхнулась, и в нее клином врезались полицейские в черно-серой форме. Мгновение, и несколько полицейских уже тащили какого-то несчастного окровавленного карманника к тоннелю, ведущему в подвальный этаж. Джерри совсем ослепило яркое солнце, и когда он снова повернулся к темному паддоку, ему понадобилось несколько секунд для того, чтобы сфокусировать взгляд на неясных очертаниях фигуры господина Дрейка Ко.
Он не сразу узнал его. Первый человек, на которого Уэстерби обратил внимание, был совсем не Ко, а молодой жокей-китаец, стоявший рядом со старым тренером Сашей, – высокий, тонкий, как тростинка, юноша. Он постукивал себя хлыстом по сапогам, как будто повторяя жест, увиденный когда-то на английской гравюре. На нем был костюм цветов Ко. В статье «Голден Ориента» говорилось, что это «серо-стальной (как море) и небесно-голубой, чередующиеся в шахматном порядке». Как и Саша, юноша смотрел на что-то, чего Джерри не видел. В следующее мгновение из-под помоста смешливый толстяк тренер вывел молодого гнедого жеребца. Номера под попоной не было видно, но Джерри узнал коня по фотографии: теперь он оценил, что это за конь. Бывают такие лошади, которым просто нет равных среди себе подобных, и, по мнению Джерри, Счастливчик Нельсон был именно таким. «Превосходное животное, – подумал он, – красивая высокая холка, ясный глаз. Ничуть не похож на гнедых цвета тюремной баланды со светлой гривой и таким же хвостом, за которых на скачках всегда болеют женщины». Учитывая местные условия – а здесь климат сильно ограничивает возможность достижения наилучшей формы, – Счастливчик Нельсон был лучше всех остальных. В этом Джерри был уверен. На какое-то мгновение состояние жеребца вызвало у него тревогу: бока и задние ноги слишком блестят от пота. Он снова перевел взгляд на глаза Нельсона: ясные, незамутненные. Ему стала понятна слегка неестественная потливость жеребца, и сердце снова возрадовалось: этот хитрый дьявол Ко приказал облить лошадь из шланга, чтобы он хуже выглядел. Джерри с радостью вспомнил, что именно так в подобной ситуации повел бы себя старик Самбо.
Пришло время перевести взгляд с жеребца на его хозяина.
Господин Дрейк Ко, кавалер ордена Британской Империи, обладатель внушительной суммы в полмиллиона американских долларов, человек, заявивший, что он – сторонник Чан Мао-ши, стоял в стороне, в тени, отбрасываемой белой бетонной колонной диаметром около трех метров. На первый взгляд, это был человек не слишком привлекательной, но и не отталкивающей наружности, высокий и сутулый, словно человек, которого приучила к этому его профессия – зубной врач или сапожник. Он был одет так, как одеваются англичане: серые мешковатые брюки из шерстяной фланели и черный двубортный блейзер, немного длинноватый в талии, что подчеркивало несуразность и угловатость его худощавой фигуры. Лицо и шея блестели, словно хорошо начищенная кожа, и были совершенно лишены растительности, а многочисленные морщины, избороздившие их, казались резкими, словно складки, заглаженные утюгом. Цвет лица Ко был темнее, чем предполагал Джерри: он готов был заподозрить, что в нем есть арабская или индийская кровь. Он носил все тот же немыслимый головной убор, что и на фотографии, – темно-синий берет. Уши торчали из-под него, как кремовые розы на торте. Глаза, и без того очень узкие, из-за берета казались еще более удлиненными. Коричневые итальянские туфли, белая рубашка с открытым воротом. В руках нет ничего, даже бинокля: зато на лице великолепная, на полмиллиона долларов улыбка, во рту сверкает золото – кажется, он радуется не столько за себя, сколько за всех остальных.
Но было еще кое-что – скорее, намек. Это как внутреннее электричество: метрдотели, швейцары и журналисты обычно определяют сие свойство с первого взгляда; у старика Самбо оно п о ч т а было: в нем был намек на то, что если он захочет, в его распоряжении через мгновение окажутся огромные средства, и если ему понадобится, никому не ведомые люди в мгновение ока принесут все, что он потребует на блюдечке с голубой каемочкой.
