Петр Краснов - С Ермаком на Сибирь : сборник
В комнату ее он никогда не входил. Она прибирала ее сама.
— Я еду на четыре дня, — сказала ему однажды Фанни.
— Ваше дело, — сухо сказал Иван Павлович.
— Да. Но говорю, чтобы вы не беспокоились.
— Я не беспокоюсь. У меня на это права нет.
— Будто?
Он не допытывал, куда она едет. Почему-то решил, что в Джаркент за покупками.
Ему было скучно эти четыре дня. Недоставало темных от загара маленьких ручек, наливавших ему его большую чашку чаем и подававших ром, недоставало ее мальчишеской усмешки, ее легких движений и аромата ее волос. Вечера казались скучными, и не тянуло смотреть с веранды на темное небо и яркие звезды. Даже по ее кабардинской шапке и винтовке, исчезнувшим на эти дни с гвоздя в его кабинете, он скучал.
Да, — стыдно было Ивану Павловичу в этом сознаться, — но он хандрил в отсутствие Фанни…
Она приехала еще более загоревшая. Ее волосы стали светлее и больше отдавали в золото, чем в каштан. Солнце пустыни не шутит. Она была пыльная, усталая, но по сверкающим глазам Иван Павлович заметил, что счастливая.
Она пошла купаться в Кольджатку, захвативши с собою тонкий шелковый халат и туфельки, и через час возвратилась, сверкающая свежестью, неся в руках кафтан, шаровары и сапоги.
— Ну и прожарилась я в этом костюме, — воскликнула она, поднимаясь на балкон. — Что же, вы недовольны, что я вернулась?
— Нет, Фанни… — он ее первый раз так назвал.
— Будто? — с сомнением покачивая головой с мокрыми волосами, небрежно скрученными большим узлом, сказала Фанни.
Они пообедали молча. После обеда она сказала:
— Дядя Ваня, я хочу с вами посоветоваться. Пойдемте ко мне.
Он не узнал теперь убогую комнату для приезжающих.
Ковры и вышивки, кисейные занавески, бриз-бизы на окнах, роскошное покрывало на одеяле и на подушках — это все было женское. Но стол и ящики подле стола и полки в углу, заваленные книгами и кусками каменных пород, — это уже было от того самоуверенного «мальчишки», который непрошеным гостем явился к нему на пост.
Большой букет альпийских горных цветов, набранный на плоскогорьях, стоял в глиняном дунганском кувшине, а рядом лежали молотки, маленькие кирки и ломики заправского минералога или золотоискателя.
Стоя у окна, освещенная яркими лучами, она брала куски камней со стола и подавала их один за другим Ивану Павловичу.
— Что вы скажете насчет этого? — протягивая большой полупрозрачный кусок нежного розового цвета, сказала она.
— Это розовый кварц.
— А это? — и она протянула ему кусок почти черного минерала, похожего на стекло.
— Это базальт.
— А это?
— Если не ошибаюсь — лабрадор.
— Да, милый дядя Ваня, и не только лабрадор, но нефрит, ляпис-лазурь, орлец лежат здесь у самого вашего носа.
— Я, да и все это знают. Скажу вам больше. Где-то на Среднеазиатской ветке, но только в стороне от нее, нашли серу…
— Да ведь это преступление — не разрабатывать все это.
— Ничего подобного. Не строить же нам, бедным поселенцам, дворцы из нефрита и базальта и украшать их колоннами из орлеца и ляпис-лазури.
— Нет. Конечно, нет. Но вывозить их.
— Овчинка выделки не стоит. Товар громоздкий, тяжелый, и его не повезешь гужом на две тысячи верст, через сотни перевалов, да еще при нашем полном бездорожье. Это не золото.
Фанни лукаво усмехнулась. Она подошла к шкафу и достала со средней полки несколько кусков совершенно белого камня, похожего на блестящий молочный сахар.
— Ну, тогда посмотрите это.
— Ну, что же — благородный кварц. Его здесь сколько угодно.
Она достала кусок побольше, покрытый коричневато-желтым налетом, будто ржавый.
— А это что? — с торжеством в голосе воскликнула она.
— Ну, что же — золотоносный кварц, — спокойно проговорил Иван Павлович.
— Это… золото, — прошептала она, восхищенная своей находкой.
— Да, золото, — холодно подтвердил Иван Павлович. — Золотая пыль. Но чтобы отделить эту пыль, нужны громадные машины, множество рабочих и труда и значит, — овчинка выделки не стоит. Сюда доставить эти машины, привести их в действие при отсутствии топлива — это почти невозможно, а главное, слишком мало этого золота на камне. Это знали и без вас. Давно знали.
Фанни была подавлена.
— Что же надо?
— Надо найти жилу. Вот если бы это была не золотая пыль, а маленькие комочки золота, слитки его, жилки между кварцем, стоило бы и искать его.
— А как же легенда о золотом кладе, зарытом в этих горах китайцами?
— Легенда легендой и останется. Потому она и легенда, что ничего этого нет.
Фанни печально смотрела на Ивана Павловича. Ей было горько, что ее работа, ее исследования, ее открытия, которыми она в душе так гордилась, оказались не новыми и бесполезными.
— Но я найду и жилу, и самородки! — упрямо сказала она. — И мы станем богаты, дядя Ваня.
— Говорите про себя. Я-то причем?
— Мы составим с вами компанию.
В этот вечер они долго стояли друг подле друга, облокотившись на перила. Внизу шумела в кустах рябины, барбариса, смородины и облепихи Кольджатка, а наверху тихо сверкали кроткие звезды.
Фанни говорила усталым голосом.
— Я не буду унывать и падать духом, дядя Ваня. Я найду это золото. Мы найдем рабочих дунган и китайцев, и мы выроем это золото. Кто знает, сколько его будет! И тогда мы поедем путешествовать. У меня есть двадцать пять тысяч рублей в банке, этого хватит для начала дела… А скажите, дядя Ваня, вы… вы нашли что-либо?
— Да, — тихо отвечал Иван Павлович, — я нашел. Мало нашел, но мне кажется, больше вас. И я думаю, что на верном пути.
— Простите. Я не спрашиваю… Где?
— Увы, не на нашей земле.
— Я так и знала. Там? — и Фанни маленькой ручкой махнула в сторону Китая.
— Да.
— Это ничего не значит, дядя Ваня. Мы достанем и оттуда!
IX
По приказанию командира бригады между Кольджатом, Джаркентом и Тышканским лагерем установили гелиограф.
Маленькая, нестерпимо яркая звездочка начала временами светиться в тумане далекой долины, где темным пятном мутно рисовались сады Джаркента. Она вспыхивала частыми и яркими всплесками солнечного света, давая позывные Тышкану, пока кто-либо из дремавших у треноги с зеркалом казаков не обращал на нее внимания, не становился у аппарата, а другой брал тетрадку и под диктовку — то по букве, то по слову — записывал медленно идущую гелиограмму. Гелиограммы были редкие и больше хозяйственного содержания. Справлялись о ценах на клевер и ячмень на Кольджате, сообщали, что хлеб, белье и консервы посланы, узнавали, сколько имеется на людях патронов и сколько патронов в запасе. Полковой врач справлялся у постового фельдшера, сколько больных на посту.
