Николай Стуриков - Сотый шанс
…Командир полка, раскинув руки, сжал их на спине командира эскадрильи:
— Из госпиталя? Вернулся! Ну молодец! — Посмотрел в лицо: — А ты похудел, браток…
Подполковник распорядился:
— Полкового врача. Срочно!
— Мы уже виделись, — смутился капитан. — Я побрился, переоделся…
Через неделю Герой Советского Союза Николай Пысин вновь повел свою эскадрилью в бой.
…О летчике Пысине, о его мужественном подвиге во вражеском тылу Девятаев узнал от кандидата медицинских наук старшего научного сотрудника Донецкого института травматологии и ортопедии Алексея Федотовича Воробьева. И как-то, приехав в Москву, позвонил Николаю Васильевичу.
Глуховатый радостный бас ответил:
— Очень хорошо, очень рад. Жду немедленно в гости. Завтра увидеться не сможем, улетаю на Дальний Восток.
И они встретились… Невысокий, кряжистый, вечно подвижный Девятаев и высокий, спокойный, неторопливый Пысин. Оба ровесники, оба командиры крылатых кораблей, один — водного, другой — воздушного. У обоих на форменных кителях Золотые Звезды. Обоим было о чем поговорить, что вспомнить.
— Как, Николай Васильевич, удалось сберечь там Золотую Звезду? Мы свои ордена закопали…
— Трудно было, Петрович, сами понимаете. По ночам в барак врывались гестаповцы, перевертывали, как говорится, все вверх дном. А я снова упрятывал ее во рту. Нестерпимо болели разодранные десны, растревоженные зубы. Я готов был, кажется, скорее проглотить ее, только бы не досталась дьяволам. Представляете, она была не просто кусочком золота, она была наградой Родины, на ней написано «Герой СССР» и номер — 4378.
Оба, вспоминая многотрудье той поры, помолчали.
— Зато теперь мне никакая еда не страшна, — прищурился командир лайнера. — Пять зубов заменены сталью.
Разговорились о докторе Воробьеве. Николай Васильевич с восторгом:
— Удивительно! Как он рисковал! Когда в Веймар ворвались наши танки и освободили лагерь, Алексей Федотович достал из тайника портрет Ленина… Это было как раз двадцать второго апреля — в день рождения Владимира Ильича.
Нина Михайловна добавила:
— И этот портрет доктор хранит до сих пор. В музей надо такую бесценность.
Разговор переходил с одного на другое…
— Между прочим, — Пысин доверительно посмотрел на Девятаева, — если нужно будет лететь, прошу ко мне на ИЛ-18. Всю страну покажу. Это такой самолет!.. Если есть на небе рай, так, скажу по секрету, он на ИЛ-18.
Волгарь не остался в долгу:
— А вы весной ко мне, на «Ракету». Всей семьей. Если есть на воде рай, так он именно на «Ракете»…
— Что там водный транспорт, — отмахнулся Николай Васильевич. — Воздушный — другое дело. У нас скорости…
— Э-э-э, — протянул Девятаев, — мы на воде первую сотню верст распечатали «Буревестником». А то ли еще будет!
— А скорость? Она все равно ниже нашей…
Нина Михайловна, взывая к вниманию, подняла руку:
— Прекратить спор! Ох, уж эти мужчины!..
Друзья тепло и мягко рассмеялись.
Нина Михайловна открыла рояль.
Под пальцами врача, привычно ложившимися на клавиши, будто снова взъерошилось волнами широкое море. И словно осязаемо представился кусочек гранита, сжимаемый посиневшей рукой матроса. И то, как после бурь и штормов этот заветный камень стал на место достойно…
Летчики молча слушали музыку.
Потом, встряхнув головой, Нина Михайловна заиграла «Севастопольский вальс».
ЕДИНЕНИЕ
Неуклюже посаженный «хейнкель» с оторванными шасси и выбитыми стеклами черной глыбой продолжал лежать на заснеженной поляне. Выполнив последний полет, теперь он никому не угрожал и никому не был нужен.
Девятаев, Кривоногов и Емец пребывали в госпитале.
Дверь палаты широко распахнул сияющий Володя Соколов:
— Товарищ гвардии майор Миша! — лихо приложил руку к новенькой шапке-ушанке с красной звездочкой. — Разрешите доложить…
— Постой, постой, — перебил Девятаев. — Ты чего меня возвышаешь? Там произвел в майоры, а теперь еще и гвардии…
— Да вам надо полковника присвоить…
— Ладно, оставь шутки. А ты, смотрю, на армейских харчах уже поправился. Ну, как дела?
Володя заглянул в коридор:
— Отделение, входи!
В палату шумно и весело ввалились Федор Адамов, Петр Кутергин, Владимир Немченко, Иван Олейник, Дима Сердюков, Коля Урбанович. Трудно было представить, что эти помолодевшие, радостные, оживленные солдаты, одетые в хорошо пригнанную армейскую форму, еще совсем недавно на Узедоме были доходягами, изнуренными каторжной работой…
Пятеро теперь стали автоматчиками, а Федор по прежней специальности — пулеметчиком. Сложнее оказалось с Немченко: бауэр выбил ему глаз.
— Еле уговорил начальство, — горделиво говорил Володя. — Теперь я санитар стрелковой роты. А придем в Германию, я разыщу «своего» бауэра, рассчитаюсь с ним!
Соколов за всех отрапортовал:
— Товарищ командир экипажа! Группа участников перелета в количестве семи человек отбывает на фронт. Воевать обещаем по-гвардейски.
Слишком много ненависти было у них к фашизму!..
Первый «треугольничек» пришел от Володи Соколова:
«Ванюшка, Миша! Пишу из окопа под Одером. Свистят пули — напишу немного. Я уже старший сержант. Мой командир полка — Герой Советского Союза. Надеюсь, скоро буду и я».
А следующую весточку о членах мятежного экипажа, в марте сорок пятого ушедших на фронт, Девятаев получил лишь в пятьдесят седьмом, когда об их побеге из ада рассказали газеты, радио и телевидение.
Федор Петрович Адамов написал, что вся их дружная семерка выдержала первый тяжкий уличный бой в городе Альтдаме, и все остались невредимыми. Четырнадцатого апреля на Одере рота заняла исходный рубеж. И после мощной артиллерийской подготовки бойцы пошли в наступление. Адамов поддерживал их атаку пулеметным огнем и видел, как первыми из окопов поднялись Соколов, Кутергин, Сердюков, Урбанович. А Олейник к этому времени был ранен.
Бой длился с шести часов тридцати минут утра. В полдень Адамова тяжело ранило. Его вынес в укрытие Володя Немченко.
Больше о мужественных ребятах Федор Петрович ничего сказать не мог.
Настойчивыми поисками Девятаеву удалось выяснить судьбу остальных товарищей.
Письмо Володи Соколова из окопа перед Одером оказалось и первым, и последним. Этот старший сержант, так много сделавший для побега из фашистского концлагеря, погиб от вражеской пули при форсировании реки. А за Одером пал в бою Коля Урбанович.
