Альберт Цессарский - Чекист
Не ожидавший такого перехода, Мурзин вздрогнул и побледнел. Медведев продолжал, глядя на него в упор.
— Тому, кто заботится о своей карьере, не место в Чека! Из-за мелкого честолюбия, самолюбия, черт знает, из каких ничтожных побуждений сегодня ночью Мурзин допустил ошибку...
Мурзин вскочил и закричал, срываясь на высоких нотах:
— Не имеете права!
— Имею! — твердо сказал Медведев и оглядел всех. — Я вам напоминаю, товарищи чекисты, что Десятый съезд партии потребовал поднять идейный уровень всех советских работников. А вы даже и газеты не всегда читаете! С этого часа в связи с чрезвычайными обстоятельствами мы переходим на казарменное положение. В распорядок дня вводится физкультурная зарядка, чтение газет и занятия политграмотой. Сейчас можно разойтись и предупредить домашних, что не придете ночевать. Все.
Медведев проводил взглядом сутулящуюся спину Мурзина. Он знал, какие чувства тот питает к нему в эту минуту.
Когда все разошлись, к Медведеву подошел невысокий кряжистый человек с умными лукавыми глазами. Это был командир Части особого назначения, луганский рабочий Харьковский.
— Твои ребята готовы, Афанасий Иванович?
— Готовы-то готовы... — озабоченно проговорил Харьковский, — только не понимаю я, что ты задумал. Надо бы сейчас же двинуть на место. База Каменюки известна. Пока он не опомнился, не перешел на новое место, трахнуть его там...
— А может, ему только того и надо! — ответил Медведев. — Нет, Афанасий Иванович, нужно его перехитрить. Держи отряд наготове, жди от меня вестей завтра к вечеру.
— Так ведь они завтра пронюхают, что мы готовимся. В городе-то у них есть свои.
— Вот и хорошо! — обрадовался Медведев. — И не скрывайтесь. Пусть в городе знают, что завтра ночью пойдем громить лесную базу Каменюки.
У Афанасия Ивановича глаза-щелочки так и засветились.
— Ладно, ладно, таись от меня! А чекистов ты поведешь?
Медведев покачал головой.
— Я занят буду. Мурзин поведет.
Харьковский с удивлением глянул на него. Медведев был серьезен.
Вечером чекисты узнали, что Медведев по вызову предгубчека выехал в Бахмут.
Мурзин зашел к заместителю Медведева поговорить по душам. Велько, уроженец Старобельска, был тихим, исполнительным человеком. Высокий, худой, в пенсне, он скорее походил на учителя чистописания, чем на чекиста. Мурзин ему доверял.
Велько молча слушал Мурзина.
— Почему мы должны терпеть этого выскочку? Свалился к нам неизвестно откуда, заводит свои порядки. Физкультура! Школьнички! А я не желаю быть пешкой. Я два года в Чека. Не пустяк! И какие у него основания мне не доверять? Требую доверия! Велько, давай напишем в губернию.
Велько поправил пенсне и тихим голосом сказал:
— Ты напрасно. Он оказал тебе доверие. Назначил командовать операцией против Каменюки.
Мурзин долго не мог вымолвить ни слова.
— Непонятно... — протянул он наконец. — Может, он хочет, чтоб я провалил дело? Избавиться от меня, Велько?
— Пожертвовать операцией, людьми, чтобы избавиться от тебя? — Велько пожал плечами.
— Почему же он назначил меня? Меня! Почему? — допытывался Мурзин.
— А тебе не пришло в голову, — мягко сказал Велько, — что он просто посчитал тебя способным выполнить это дело?
* * *Повозка катила широким шляхом среди полей, освещенных луной. Низкорослые темные лошадки дружно трясли задами. Медведев, то и дело поправляя сползающий на глаза соломенный бриль, потряхивал вожжами и причмокивал. Несмотря на бурный день, спать не хотелось, тянуло поговорить. Но сидевший рядом с ним Миша молчал — верно, думал о доме. А второй спутник — Арбатский — завалился в сено и заснул, едва выехали из города.
До хутора Войтова езды было часа два. Частенько дорогу стремглав перебегали суслики и вскидывались на обочине, надолго застывая в молитвенной позе. Мирно поскрипывали колеса.
Четыре месяца он уже на Старобельщине, думал Медведев, четыре месяца непрерывной борьбы с бандами, ночные погони, стрельба, постоянная опасность... Как не похожа эта мирная жизнь на ту, какой они представляли ее себе после революции, после тяжелых лет гражданской войны! Может быть, все же наступит мир, стоит только покончить с бандитизмом. Тогда осуществится давняя мечта: он окончит Лесную академию и заживет тихо среди лесов и птиц... Нет, не скоро еще наступит мир и покой на земле. На его-то век беспокойства хватит... Эге, лошади совсем стали, так и опоздать можно! А Махно ждать не будет.
Медведев хлестнул вожжами коней, разбудил спутника.
— Вставайте, товарищ анархист! Подъезжаем.
Арбатский, обладавший поразительной способностью свернуться калачиком и задремать в любой обстановке, неохотно пошевелился и стал молча выбирать сено из своей густой шевелюры. Наконец буркнул:
— Эх, поспать бы...
Проворно выпрыгнул из повозки и зашагал рядом.
Когда Медведев говорил Мише, что поедет к махновцам, он еще не знал, каким образом выполнит свое намерение. Мысль пробраться туда в качестве ездового пришла в ту минуту, когда уже под вечер неожиданно предстал перед ним Марк Арбатский и спокойно объявил:
— Я прямо из Харькова. Ты звонил, что ждешь тут батьку. Хочу повидаться с ним, узнать, куда он отсюда собирается.
Впервые Арбатский появился в Старобельске в сентябре прошлого года, когда Махно стоял в городе и, подписав соглашение с Советским правительством, вошел со своим войском в состав Красной Армии. Два коммуниста были официально введены в так называемый реввоенсовет его дикой дивизии и много надежных людей скрытно направлены в части, чтобы хоть в какой-то степени дисциплинировать это полубандитское сборище. Арбатский под видом единомышленника-анархиста (мощная шевелюра была немаловажным доказательством его анархических убеждений) завел дружбу с махновскими идеологами Волиным, Аршиновым, Бароном. Он сумел даже сагитировать и сделать своим помощником молодого анархиста Тапера, у которого, кстати сказать, и идеологии-то никакой не было, а было одно желание — сыграть «историческую роль». А Тапер являлся заместителем Волина, начальника политотдела махновской дивизии.
Арбатский время от времени привозил своим «друзьям» анархическую литературу, беседовал с ними о политике. «Махновских идеологов, — рассказывал он, — хлебом не корми, только дай поговорить». Его там всегда встречали с удовольствием.
Когда же Махно совершил очередную измену — отказался идти на Польский фронт, его дивизия и идеологи разбежались. Он снова ушел с бандой в леса. Арбатский не бросил старых «друзей» — по-прежнему посещал их, находя батьку то в Дыбривском, то в Изюмском, то в Купянском лесу.
