Анастасия Коробкова - Воскрешенные
С ней, Белиндой, Брюс говорил о делах консульских: Белинда напомнила о поездке, которую необходимо было предпринять через месяц, а Брюс поинтересовался, как продвигаются поиски девочки с необычными способностями. Услышав отрицательный ответ, он весело нахмурился и задал риторический вопрос пространству:
— Дитя звезд, ты совсем не хочешь править этим миром?
— Не хочу, — автоматически отозвалась я.
— И чем же мы тебе не угодили?
Вот это номер! Впрочем, откуда ноги растут, совершенно ясно: от Капитана-Командора. Он зачем-то решил наладить дипломатию, но выдал минимум информации, а лишние вопросы ему уже никто не осмелится задавать. Со своей стороны, Оуэну Брюсу невозможно терпеть нерешенной такую задачку, вот он и мается.
Белинда обратилась к скайпу. Она связалась с приветливой японкой и спросила о ее успехах в поиске перворожденной в «том регионе». Гм. Очевидно, это другой клан, владеющий технологией космических перемещений — Дина говорила, что их три или четыре на Земле. И все они, похоже, дружат… Поговорив с японкой, Белинда набрала еще один номер. Потом следующий.
Тщетно. Никто ничего обо мне не слышал.
Еще бы. Обо мне никто не слышал в ЭТОМ мире, моем родном — за исключением оставшейся без внимания постройки брига, я ничем себя не проявила. За бригом, правда, гонялась какая-то «объединенная эскадра», но вряд ли ее неудача стала известна широкой общественности. Изредка «засвечивались» лишь мои целительские способности, но уж они точно визитной карточкой Перворожденных не являются. Даниил Егорович, к примеру, считает меня не больше, чем экстрасенсом, но даже об этом он никому не расскажет.
Пленив и отдав мне на откуп множество альтернативных реальностей, Королева, по сути, меня спрятала. Если бы не Остров — долго бы я сидела мышкой дома? Что бы сделала со мной «объединенная эскадра»?
Чего от меня хочет Оуэн Брюс? Этот вопрос надо просто выбросить из головы, чтобы не отвлекал от более важного: не он ли строит порталы?
Сопроводив его до постели, я поняла, что вести эту слежку придется долго.
Ну, надо, значит, надо. И все-таки так жаль времени…
— А есть способ узнать прошлое? — с надеждой спросила я Салдаха.
— Богу легко узнать прошлое каждого человека в общих чертах. Узнать подробности можно, если за человеком наблюдали духи, — ответил он. — Они хранят память и могут передать информацию о том, что видели. Но я не знаком с духами, питающимися у этого человека, и не буду просить их о такой услуге.
— Почему?
— Потому что богу это ни к чему. Смотреть картинки и любоваться лишь записью энергетических вихрей, не получая самой энергии — занятие для деградирующих.
— Вам безразличны люди? И неважно, что они скрывают?
— От нас не скрыть ничего важного. Мы все видим.
— Можно, угадаю? Вам важно совсем не то, что нам?
— Пожалуй. Вы, трехмерные, делаете вывод о том, каков человек, по его словам, поступкам, выражению лица и внешнему облику, а мы видим именно то, каков человек. Что он сделал, сказал, и как посмотрел — неважно.
Оказывается, допустить, что боги четырехмерны — слишком просто. Они еще и видят иначе. Ладно, я знаю, что сама способна видеть больше цветов, чем доступно человеку, и мое восприятие не смущают яркие излучения, но тут ведь дело не в спектре видимого света, да? Это мне уже недоступно, и всё.
— Хочешь посмотреть на людей глазами бога? — вдруг предложил Салдах.
Он знал, что я соглашусь, поэтому, не дожидаясь ответа, показал рукой на окно и направил в меня поток образов из своего сознания.
Собственным зрением я увидела в окно городскую площадь, окруженную старинными роскошными зданиями, одно из которых было театром, другое — музеем, третье — дорогим отелем, а остальные — жилыми домами с магазинами и кафе на первых этажах. Центр площади занимал сквер с памятником и расставленными в кружок кованными скамейками. Знойный полдень разогнал людей с площади, и на ней остались лишь несколько человек: группа парней и девушек на скамейке, одиноко сидящий у подножия постамента мужчина, еще один мужчина в огромной блестящей машине с опущенным стеклом, поигрывающий брелоком, и красивая женщина, спешащая к нему. К отелю подъехал длиннющий лимузин.
Тут картина перекрылась образами Салдаха: люди исчезли. Вместо них площадь заселили переливающиеся, живые сгустки света… И не только площадь! Стены домов стали прозрачными, потеряв свое значение, и сгустки света засияли повсюду. Было не видно и не ясно, что они делают и что говорят, но сами они были потрясающе разными. Тот, что одиноко сидел у памятника, еле тлел, маленький и серый, лишь где-то в глубине хранящий крошечную светлую искорку. Ребята на скамейке ровно переливались, кто-то светлее, кто-то темнее, одни чуть больше, другие чуть меньше, хотя сияние одного, слегка темное, затмевало остальные. Оно выглядело несколько странно: то лилось ровно, то колыхалось, но не выходило за некий невидимый предел, будто заполняло форму. Я подумала, что предел есть у всех людей, и лишь до такой степени можно заполнить собой пространство, но потом поняла: нет, это личные границы. Мужчина в машине сиял ярко, хотя и темновато, но занимал еще меньше места. Подошедшая к машине женщина светилась красиво — недалеко, не слишком интенсивно, но смотреть на нее было приятнее, чем на мужчину и на подростков. Она была похожа на розоватую жемчужину. Странное дело: как только женщина села в машину на переднее пассажирское сиденье, на мужчине вспыхнуло и осталось темное пятнышко.
— Он ее ненавидит, — вырвалось у меня.
— Можно и так сказать, — согласился Салдах. — Он к ней очень привязан, и, чтобы не потерять, старается сделать ее зависимой. Видя, что она по-прежнему свободна, впадает в отчаянье.
О, вот как выглядит безответная любовь!
Лимузин привез к отелю несколько светящихся сгустков. Все они были ярче и больше, чем обитатели площади, но один из них особенно выделялся — он сиял объемно, ровно и светло. Я знаю, что это странно звучит — «светлое сияние» — но, как оказалось, для видимого богам излучения вполне нормально быть темным, и на его интенсивность это нисколько не влияет. Находящийся здесь же, в машине, человек сиял чуть меньше, но так же ярко и при этом темно. Темные пятна словно пачкали красивый абажур, и лившийся сквозь него свет не притягивал и не грел. На него даже смотреть не хотелось.
— А кто в машине? — спросила я.
— Талантливый везунчик, — ответил Салдах. — Пишет сценарии, которые нравятся всем, его ценят и любят. Никто никогда не вставал у него на пути, и никого ему не приходилось устранять. О тех, кто от зависти его ненавидит, и на чьем пути стоит он сам, ему ничего неизвестно. Рядом — его помощница, она делает для него всю формальную работу, устраивает встречи, готовит контракты и прочее. Чтобы занять это место, очень денежное и заметное, ей пришлось наступить на несколько голов — намеренно и расчетливо. Она полностью оправдывает все свои поступки, не чувствуя никаких угрызений совести, но каждый из них оставил след в ее существе. Человеческим зрением ты увидела бы очень привлекательную, стройную и ухоженную особу — полную противоположность тому, что видишь сейчас.
