Песах Амнуэль - Искатель, 2013 № 10
Взгляд потерянно побежал по холлу.
Увидел жену на койке у окна.
И она даже как-то победно:
— Утром бабулька ушла… А я сюда переселилась…
На душе отлегло. С более спокойным сердцем мог вернуться в Сочи.
Опять из обеленного степного края собирался на юг. По пути невзначай разговорился с патлатым парнем, который тоже спешил на вокзал.
— Там кормят бомжей… — сказал парень.
— Кто кормит?
— Да в полдень приезжает «пазик» от храма… И всем по плошке борща, по плошке каши и стакан компоту…
— Ого!
— Скольких людей спасли…
Федин не побрезговал подойти к «пазику»: теперь часто, оказавшись дома один, оставался голоден и сейчас жадно ел из пластмассовой плошки рисовый суп: «А, горячий! Хорошо…»
Уминал рисовую кашу с прожилками мяса: «А, хорошо…»
И запивал компотом.
Разглядывал разношерстную братию, которая кружилась рядом, а мальчишка в черном подряснике нагадывал и наливал им.
«Да, Россия не погибнет», — подумалось Федину.
С бабами и мужиками, с синяками и без, в рваных одеждах, галощах и ботинках, шамкающими, чавкающими, ел не последний в стране адвокат и невольно искал взглядом шизика, которого когда-то ссадили на станции, но не увидел.
«Пазик» как незаметно появился, так незаметно и пропал, оставив братию на голом заснеженном островке привокзальной площади.
Федин заметил свой ультрамариновый поезд «Гомель — Адлер», вытер рукавом рот, бросил плошки в мешок для мусора, который кто-то предусмотрительно здесь положил, махнул парню и поспешил по переходу.
Когда растянулся в вагоне на полке, подумал:
«Мог ли ты подумать, что будешь есть с бомжами?»
Не многие бы из его коллег позволили себе такое. А он не отгонял горькие стороны жизни, воспринимая их как неизбежные проявления, как в делах, помогая не только «чистюлям», но и тем, кого уже истрепала и опустила жизнь.
Сойдя с поезда в Сочи, удивился:
— Хорошо, нет дождя…
Ведь снова забыл зонт.
Думал: что делать? Ведь приехал на день раньше, так как позже начинали ремонтировать путь в тоннеле и он бы в суд не попал. Вопрос: чему посвятить воскресенье, морю или… Он решил: «или». И вот на маршрутке понесся на Красную поляну, туда, к чему было приковано внимание всей страны: там готовились к Олимпийским играм.
Ехал, поглядывая на серое море, вспоминал ручьи, лед, снег, град, что уже успел повидать в Сочи, и боялся столкнуться с подобным высоко в горах.
Его поразило отсутствие пробок. «Сегодня ж воскресенье», — вспомнил он.
Слева увидел белокаменный, без купола, остов с вывеской на заборе «Храм-часовня… Федора Ушакова».
Вспомнил, что когда-то проезжал мимо. Теперь решил на обратном пути остановиться и заснять, послать дочери председателя Союза писателей.
Дальше дорога летела по ровной полосе, которая срезала склоны, парила на мостах над ущельями, безбрежностью моря напоминала полотна Айвазовского, и вот залезла в уже знакомые проемы Адлера, с его ямами, перегородками, автомобильными развязками, с множеством тракторов, грузовиков, фур, свернула и потянулась вдоль аэропорта в туманную облачность, скрывшую склоны.
Вдали увидел зачищенную гору в штришках стволов, а за ней еще и еще, в травяной пойме между которыми бурлила среди камней река. Вот впереди вырисовался серпантин не то дороги, не то лыжной трассы, но при приближении понял: просеки с линиями электропередач, и уже ощетинилась впереди стена и в низине вытянулись линеечные мосты железной дороги.
«Ого! Сюда будут ходить поезда!»
Проехали череду прудов форелевого хозяйства, где увидел даже навесы для рыбаков.
«Надо ж! Здесь и порыбачить можно».
С зигзага вошли в тоннель, который показался каким-то столичным проездом — так все освещено и ухожено, и вылетели в каньон: слева стена, справа обрыв, в нем бурлит вода и… рядом с протокой железнодорожные фермы.
«Сюда придет поезд!»
Стена подперла шоссе к руслу, обрыв скрыл внизу дорогу для поездов.
Гора впереди обелилась на треть, заложило уши. «Значит, изменилась высота».
Маршрутка гудела, ползя вверх, а Федин разглядывал покатые склоны, и обрывы, и внизу, на линии железной дороги, домики-муравейники для строителей.
Скрывались в тоннелях — и сразу чувствовалась духота от выхлопных газов прошедших машин: Федин замирал: вдруг это не скоро кончится, еще не хватало задохнуться, и невольно думалось: скалы над тобой уже не поднять. Придавят — и баста. Это тебе не суды, где ты еще что-то можешь удержать и даже отбросить, а здесь адвокатов всей земли не хватит, чтобы такую массу удержать.
Подумал: «Со стихией бороться без толку. Каким бы ты ни был, человек!»
19А «человек» снова вырывался на свет, и уже горы снизу доверху объяло белым. В это царство вряд ли забирался Федор Ушаков со своими матросами. Сюда моряк не ходок. Море и суша. Одно другое исключает. Одному другое не принять.
Тоннели сменялись один другим.
Внизу, в проеме для реки, увидел тоннели для железной дороги.
Восхищался: «Сюда человек пробьется с поездами! Утрет горам нос!»
Пошли дома какого-то необычного поселка, обтянутого трубами, с новостроем и замороженным жильем, с ослепительными коттеджами, и вдали на горе увидел краны — размером с комаров.
К ним тянулась ниточка. Федин понял: «Канатка». На нити, как капельки, провисли кабины.
Маршрутка проехала мимо поразивших яркостью фасадов строений, мимо отеля с круглыми часами и башенкой.
«Сказка!»
Зазвучали слова: «В белом-белом царстве-государстве… Жил-был…»
Он увидел, как из ниши-махины взлетали и уходили вверх колбы-кабины, в которых сидели люди с лыжами и без… Вот и он, еще глубоко дыша, чтобы сбить скакнувшее давление, уселся один в капсулу, дверца которой сама закрылась, — и его вмиг вознесло: он разом поднялся вверх на одну опору.
Деревья поползли рядом, дорога уходила вниз, полностью раскрылись особняки.
Его охватили неизъяснимые чувства, которые можно было сравнить с теми, которые ощущал от выигранного дела.
Его вдруг пронизал страх: скорлупа еще оторвется, и лететь ему кубарем все эти метры, десятки, сотни, кружась и ударяясь… Скорлупа качнулась на очередной опоре, и он беспомощно схватился руками за сиденье, как моряк при накате девятибалльной волны — на что-то еще надеясь.
Тянуло выше. Выше.
Вот впереди холка горы, и там он вылезет, передохнет.
Но трос перегнуло на опоре, и колба устремилась вниз. И он снова вцепился в сиденье, видя, как капсула пошла в глубь ущелья; впереди на линии прогнувшегося троса белели другие кабинки.
