Сергей Другаль - Мир Приключений 1990 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)
Кира старалась не смотреть на него, не спугнуть что-то новое или, может быть, очень старое, что проявилось сейчас в нем…
— Мы с Кириллом не только Томочку и Клавочку — мы всех девчонок взялись защищать. На это надо было иметь, я тебе скажу, большую смелость. Двор у нас, да и вся улица были хулиганские: сявки, урки, настоящие жиганы — кого только не было! Был один, он называл себя Богдыхан, так ему дань платили. Садился он прямо у входа на школьный двор, скрестив ноги, ну как сидят по системе йогов, и, пока не отдашь ему завтрак, яблоко или там пятачок, в школу он тебя не пустит. В такой обстановке, сама понимаешь, героем считался тот, кто девчонок обижал, а кто за них заступался — тот, значит, сам девчонка. Или он стреляет за этой девочкой. Ну, ухаживает. За это вообще задразнят до полусмерти. Но Кирилл твой ничего не побоялся, и стали мы с ним всех обидчиков лупить портфелями по голове. Портфель, между прочим, тоже оружие. Особенно если учесть, что у Кирилла в портфеле лежали Брокгауз и Ефрон, два тома энциклопедического словаря. Если таким портфелем по башке хлопнуть, человек не умрет, зато станет намного умнее. Это проверено… Словом, скоро к нам другие пацаны стали перебегать, даже от Богдыхана, записываться в рыцари. Я уж было поверил, что справедливость в жизни торжествует, как вдруг пошел кинофильм “Александр Невский”, в котором рыцари показаны как фашисты. После этого фильма слово “рыцари” употребляли только со словом “псы”: “псы-рыцари”. Да когда до директора школы дошло, что мы играем в рыцарей… Представляешь?.. Выстроили нас перед всем классом у доски. Директор прочитал мораль: мол, все пионеры и комсомольцы, а эти — псы-рыцари. Пытались рыцарским орденом подменить пионерскую организацию. И в комсомол нас после этого не принимали, вспоминали рыцарское прошлое. Кирилла в комсомол приняли уже в военном училище, а я так до сих пор “несоюзная молодежь”.
— Ну и что же, вы после этого перестали защищать своих девочек?
— Да нет Они уже к тому времени в нашей защите не нуждались. А просто кончилась детская игра. Вскоре война началась, не стало больше Томочки.
— Она погибла?
— Не знаю. Может, где-то живет. Только это уже не Томочка, а чья-то бабушка.
— Вы не пробовали ее искать?
— Поначалу хотел, но с какой стати? Кто я ей? Я после этой истории с директором и “псами-рыцарями” стал ее избегать, как-то стеснялся перед ребятами. В общем, вел себя как последняя сволочь. А потом, когда годы прошли, кого искать? Может, у нее и фамилия другая. Я же сказал: это уже не Томочка.
Вася замолчал, Глядя куда-то в сторону.
— А Кирилл вот женился на Клаве, — сказала Кира.
— Ну и что с того?
Фраза сорвалась с Васиных губ — и они сразу же побелели. Сболтнул и понял: Кира ему этого не простит.
***Дело было вечером 9 мая 1948 года. В обшитом вагонкой теремке, где жили Кирилловы, потрескивал радиодинамик. Артисты поставленными голосами пели про войну лихие, беспечальные песни. Оплакивать кого-либо вслух было не принято. Да и то сказать, если бы слезы, пролитые по 20 миллионам погибших да и без числа ползающих еще по земле увечных, вдруг хлынули разом из репродукторов, какие бы их сдержали плотины? Впрочем, плотины, как позже выяснилось, можно было возвести любые, без ограничений.
Вечером этого дня, как всегда, собрались гости, и мама Клава постелила Кире за перегородкой на кожаном диване рядом с письменным столом отца. Диван был скользкий, и Кира тут же сползла на пол вместе с простыней. Мама посмеялась, поцеловала ее и подставила к дивану стул, чтобы Кира не вывалилась ночью.
— Спи, доча!
— Свет не туши.
— Я папину лампу включу.
Мама придвинула поближе к дивану настольную лампу.
— Васину. Ту, что дядя Вася принес.
Мама Клава вынула из картонной коробки Васин подарок — избушку из уральского камня с лампочкой внутри, включила, погасила верхний свет и ушла за перегородку.
Каменные стены оказались прозрачными — избушка осветилась изнутри сказочным светлячковым сиянием.
Кира долго не могла заснуть, глядя зачарованно на изумрудную избушку…
Тень от качнувшейся портьеры заставила ее нырнуть под одеяло.
Вошел отец. Постояв над Кирой — спит ли? — снял трубку телефона, стал накручивать диск.
Приподняв одеяло “домиком”, Кира разглядывала его лицо, освещенное светлячковым сиянием ночника.
Кирилл держал телефонную трубку у уха и молчал. Точнее, губы молчали, а глаза говорили, и все его лицо кого-то слушало. Долго-долго…
Наконец он положил трубку и оглянулся на Киру.
— Не спишь?
— С кем ты разговаривал?
— Я?.. А-а… никто не ответил.
Неверящие глаза глянули на него из “домика”.
— Кирилл, ты никогда не врешь?
— Ну-у… может быть, раз в году.
Потом Кира поняла, что этот раз в году бывает только в мае и только девятого числа.
Уже и теремок, обшитый вагонкой, соскребли бульдозером с лица земли. Через пустырь потянулись коробки панельных пятиэтажек. В одной из них получил квартиру Кириллов, теперь уже капитан милиции, с семьей.
Кира училась в седьмом классе и в районной художественной школе. На этюды ходила в графский парк. В этом году в начале мая там уже вовсю цвела сирень. Те самые кусты, что за обелиском из мрамора императрицы. Их теперь подстригали.
Расставив этюдник, Кира набрасывала мокрой акварелью сиреневые дымки…
Подошел Валера, Кирин одноклассник, уставился на этюдник.
— Это что? В художественной школе задают?.. А у нормальных людей праздник, День Победы.
— Это для Кирилла. Он воевал.
— У тебя фазер, что ли, Кирилл?
— А как его еще называть: Кирилл Петрович?
— Ну… папа.
— У нас не те отношения.
— Ну, вы даете! Какие могут быть с фазером отношения? Тем более с участковым. Вот у меня с ним — другое дело: он за мной, а я — от него… Слушай, если он воевал, почему я на нем орденов не видел?
— Не любит вспоминать.
— Значит, не забыл еще. Кто забыл, тот любит вспоминать… Кстати, нормальные люди сейчас все в кино…
Кира редко завидовала нормальным людям, но кино, говорят, хорошее.
— А подарок?
— Нормальные люди дарят настоящие цветы, а не нарисованные.
Валера стал отламывать ветку, и в этот момент появился Кирилл. Форма на нем была уже не та синяя, первых послевоенных лет, а полевая сумка осталась старая.
Валера при виде участкового растерялся, но Кирилл лишь посмотрел на ветку в его руке, на Киру с этюдником и сказал одну фразу:
— Это что же будет: пейзаж или натюрморт?
И ушел, не дождавшись ответа, а Валера осмелел, даже хихикнул довольно громко вслед и сказал:
