Мемориал - Роман Вадимович Славацкий
— А, ну так бы и сказали. Как это происходит? Химеры?
— Да. И в основном — через меня!
— Мужские, женские?
— И те и другие, о Гермес! О, бедная моя голова!
— Ну что вы, право: Это же очень просто делается. Надо поговеть, сходить в храм, исповедаться как следует, причаститься. Сразу полегчает, я вас уверяю.
Пришлось выдавливать:
— Язычник я… Некрещёный…
Он секунду помолчал, пожал плечами:
— Так чего же вы хотите, молодой человек? Сами и виноваты.
Потом поморгал несколько раз бесцветными глазами:
— А впрочем, это даже к лучшему. Откуда идёт радиация?
— Из Трои. Видно, у них там что-то похожее.
— На что замкнуло? На что идёт повторение?
— На Пояс власти, на илионское золото.
— Так я и думал! Конечно! Никакая это не «инверсия», как вы изволили выразиться. Это порочный круг — непрерывное круговое движение времени. Как повреждённая пластинка у коломенского патефона. Я догадываюсь, в чём тут дело. Помните историю о Золотом руне колхидском?
— Да!
— Так вот: илионское золото — почти то же самое. Вам нужно будет, во-первых, связаться с ними, договориться, как переправить туда золото. И, во-вторых, самое главное — вам сначала нужно будет найти это золото. Узнайте у Марка, где оно, и возьмите.
— Но ведь Марк мёртв.
— Это не имеет никакого значения. Ведь по вашим часам я тоже мёртв, не так ли? Если вы разговариваете со мной — сможете поговорить и с Марком.
Раздался глубокий и звонкий бой часов за окном.
— Что это?
— Часы на Соборной колокольне. Их давно уже нет, но для меня они бьют. Как раз три часа. Время наше кончилось. Ступайте. Сейчас у меня будут гости.
— Это для них вы подготовили пороховые запалы?
— А, вы знаете! Да, сигнал подаётся со стола. Отличная штука, действует мгновенно. Кстати, вы не помните — понятые будут?
— По-моему нет. Они побоятся их брать.
— Тем лучше. Итак, моё земное время кончилось. А скоро кончится и время империи сатаны. Прощайте. Вам нужно выйти из дома и пройти через калитку. Ступайте же! Я уже слышу хруст их шагов на Площади!
Открыл я дверь, не оглядываясь, бросился вперёд, вышел за калитку…
И здесь
Время
сдвинулось.
Стучали в окно, и тут Петров понял, что паскудно заснул на боевом посту. Набросив полушубок, он метнулся в сени и вылетел на мороз.
— Никто не заходил? — бросил начальник. (Потупчик, словно собака без хвоста, торчал сзади).
— Нет, нет.
— Пошли. Решено брать его к:
— Ох, наконец! Надоело сидеть.
— А сидеть ты будешь. Взять-то мы его возьмём, но засада останется.
— Ах, ядрёна вошь…
— Помалкивай! Пошли.
Заскрипели шаги по снегу, зазвенел звонок, открыли калитку, быстро взошли на крыльцо, застучали, но дверь сама распахнулась внутрь — и кучей вошли в тёмные сени. Из соседней комнаты тянулась дорожка света. Входная дверь с улицы защёлкнулась сама собой, но никто внимания не обратил; все уже были в зале и, вытаращив глаза, смотрели на самоцветные огни, иконы, книги, ковры, заваленный бумагами стол и старика за столом — со столетним лицом и как бы слепыми глазами, седого, с бородой, совершенно белой, и стриженными редкими белыми волосами, в сером старом костюме.
— Приветствую вас, господа! Чем обязан — в столь позднее время?
У начальника морда сделалась тёмно-розовой от этого «господа», как от удара хлыстом.
— Гражданин Ерусалимский Сергей Иванович?
— Ерусалимский? — глумливо заскрипел старик. — Вас кто-то обманул, господа. Зовут меня — Целер. Запомнили?
— Целлер?
— Нет-нет! С одним «л», — рассмеялся старик и указал вошедшим на стулья:
— Присаживайтесь, господа, и чувствуйте себя как дома, в тот краткий миг, что нам отведён. У вас что же, — обратился он к начальнику. — И ордер имеется? Можно ли полюбопытствовать?
Прочёл бумажку и ласково произнёс:
— Вот с обыском у вас вряд ли получится.
Ясно было, как белый день, что старик спятил.
— Приступайте… — как-то неуверенно приказал начальник.
— Тс-с… — зашипел хозяин. — Сейчас, погодите. Вот ударит на колокольне перечасье, тогда, помолясь, и приступим.
— Какие часы? На какой колокольне?
— Да на Соборной же. Ах, впрочем, вы и не знаете, наверное, что в осьмнадцатом столетии, били часы, как раз обращённые со звонницы в нашу сторону. Да, друзья мои, часы те давно уже проржавели и рассыпались ржавчиной, но я, знаете ли, люблю их послушать всё-таки. Глагол времён, так сказать, металла звон. Вы любите Державина? Нет? Напрасно. Хороший был человек, хотя и не без странностей.
— Что вы слушаете его бред? Часы какие-то: Приступайте, — негромко скомандовал чекист.
И тут часы пробили перечасье. И все трое застыли, словно гвоздями прибитые к полу.
«Как же так? Осьмнадцатое столетие, Державин…» — пронеслось в тупых Петровых мозгах.
— Ну что же вы не приступаете, господа? Уже пора, час нашей смерти пробил. Приступайте, — и он тихо рассмеялся, а потом громче, громче и, наконец, его старческий хохот загремел, похожий одновременно и на хрип и на рычание. Он весь как-то выпрямился, и глаза его вспыхнули:
— Ну, коли так, — радушно прокричал он, сверкая синими огнями, невесть откуда вспыхнувшими в бесцветных глазах, — раз вы не хотите приступать, то позвольте уж мне!
И он коротко, почти без замаха, ударил о металлический кружок, лежащий перед ним на столе. Удар был так силён, что, кажется, даже искры брызнули, как если бы медный наконечник стукнул о кремнистую землю.
И тут же рвануло за спиной, в сенях, и тут же — в то же мгновение — взорвалась огненная полоса под окнами и лопнули банки с керосином на окнах; занялись и вспыхнули шторы, комната наполнилась пороховым дымом, как в расстрельной камере, только в тысячу раз сильнее, и вдруг стало нечем дышать. И рванули синим огнём приборы на угловом столе, ядовитый дым охватил лёгкие. Начальник метнулся, было, в сени, но оттуда с рёвом полыхнула стена огня. Старик что-то, кажется, кричал, то ли призывал кого-то, а может, молился. И почудилось, что Ерусалимский дом — это даже и не дом, а дворец, богато убранный, сияющий деревом, бронзой, позолотой, украшенный древним оружием, а по стенам у него шли странные животные, какие-то синие кони, что ли? И всё это горело и рушилось, и вдали гудел прибой, и была ночь, и сквозь облака мерцали звёзды, а на земле был огонь и красный дым, а в небе холодно и темно, темно.
Прежде всего, ударил в лицо тёплый, напоённый запахом свежей травы и цветов, воздух. Передо мной стояли Ирэна с Виолой.
— А где снег? — не нашёлся я ничего умнее спросить.
Потом повернулся к
