Алексей Макеев - Церковный вор

– Бон диа! – поздоровался я на местном языке, пару слов из которого выучил.

– Бон диа! – ответил мне Антонио Вердагер, а стоявший рядом с ним субъект неожиданно поздоровался по-русски:

– Доброе утро, сеньор Гладышев!

– Здравствуйте! – ответил и я, натянуто улыбаясь, ибо не знал, как реагировать на появление у моей двери полицейского и, очевидно, переводчика при нем.

– Можно нам войти в номер? – тоже улыбаясь, вежливо проговорил субъект.

Не знаю, как в Каталонии, а у нас в России принято пускать полицейских хоть в дом, хоть в номер в гостинице. Я человек дисциплинированный, власть уважаю, тем более заграничную, если, разумеется, нахожусь за рубежом, потому что на родине иностранные полицейские мне не указ, кроме представителей Интерпола, наверное, поэтому я отступил в сторону, освобождая проход.

Субъект толкнул дверь, открывая ее шире, и, пропустив вперед себя полицейского, вошел следом. Я закрыл дверь и двинулся за ранними непрошеными гостями. На секунду заскочил в ванную, сполоснул лицо и вышел в комнату.

– С вашего позволения, – сказал субъект и сел на стул.

Грузный Антонио Вердагер неуклюже опустился на кровать, устроившись на ее короткой стороне. Я покрутился на месте, прикидывая, куда сесть, плюхнулся на односпальную кровать и, делая невинное лицо, произнес:

– Я вас слушаю. – У самого же на душе кошки скребли – не дай бог, представители власти пожаловали с обыском. Если так, то они непременно найдут перстень из Санта-Лучины, и тогда я пропал. Инстинктивно я сел так, чтобы загородить собой тумбочку, в которой лежал злополучный перстень.

– Меня зовут Джорди Клавер, – представился высокий субъект и назвал свою профессию, о которой я уже догадался. – Я – полицейский переводчик.

– Очень прият… – начал было я, но вовремя спохватился – ничего приятного в знакомстве с полицейскими не было. – Очень хорошо. Игорь Гладышев! Впрочем, вы уже знаете мои данные, так как знали, к кому идете в гости, и тем более уже называли мою фамилию.

– О да, мы ознакомились с вашими данными, – признался переводчик. Надо отметить, он очень хорошо, лишь с едва заметным акцентом, говорил по-русски, очевидно, набирался практических знаний по моему родному языку в моей стране. – Можно задать вам несколько вопросов?

«Можно… несколько вопросов…» – проявление вежливой формы общения, и ничего больше. Попробовал бы я сказать, «нет, нельзя», как бы он, интересно, отреагировал на мою несговорчивость?

– Задавайте! – покладисто кивнул я.

Джорди произнес несколько слов по-каталонски, обращаясь к полицейскому, тот ответил ему, и Клавер перевел:

– Сеньор Гладышев, сеньор Вердагер говорит, что уже имел честь познакомиться с вами во время проведения беседы по поводу смерти Константина Коронеля.

– О да! Жаль Коронеля! – печально проговорил я.

Переводчик молитвенно сложил у груди руки и закатил глаза к потолку.

– К сожалению, как у вас говорят в России, все мы ходим под Богом. – Он вновь взглянул на меня и многозначительно добавил: – Сеньор Вердагер говорит, что эта смерть была странной.

– Странной?! – удивился я. – И чем же?

Джорди Клавер «пообщался» с полицейским на родном языке и вновь обратился ко мне на русском:

– Сеньор Вердагер просит вас припомнить момент смерти Константина Коронеля.

«И чего это они вдруг о погибшем гиде завели речь?» – подумал я и тем не менее напряг память, прокручивая в уме картинки не так давно произошедших событий, и через несколько мгновений выдал результат своих воспоминаний:

– В пещере в одном из залов погас фаер. Константин Коронель вернулся к установленному в стене пещеры фаеру, чтобы достать из висевшего там же рюкзака новый и поджечь его. В этот момент прогремел взрыв, и на Константина обрушилась часть потолка.

Полицейский, смотревший на меня с отвисшей большущей губой, внимательно выслушал мои слова и снова обратился ко мне через переводчика:

– А странная смерть, сеньор Гладышев, потому, что после извлечения из-под скалы останков Коронеля и тщательного осмотра места происшествия экспертиза установила: взорвался не тот фаер, который собирался поджечь Константин, а небольшое взрывное устройство, заложенное в расщелине рядом с выходом из подземного коридора в зал пещеры.

У меня не такая большая губа, как у Антонио Вердагера, но отвисла она примерно на такое же расстояние, как и у него.

– Ничего себе! – воскликнул я помимо своей воли. – Откуда оно там взялось?

– Мне бы тоже хотелось это узнать, – устами переводчика ответил полицейский. – У вас на этот счет нет никаких соображений?

– Абсолютно, – с недоуменным видом покрутил я головой.

Вердагер почмокал своими большущими, словно вареники, губами и спросил:

– Сеньор Гладышев, вы слышали о том, какая сегодня ночью произошла в отеле трагедия?

Врать было бессмысленно, меня внизу видела почти вся наша бригада, наверняка еще кто-то и из посторонних мог это засвидетельствовать, и я честно ответил:

– Слышал.

– Откуда, позвольте вас спросить? – последовал от полицейского очередной вопрос в переводе Джорди Клавера.

Я кашлянул в кулак, чтобы выиграть время для обдумывания ответа.

– Я выходил на балкон перед сном, и увидел внизу скопление людей. Из любопытства спустился вниз и узнал, что наш соотечественник упал с крыши и погиб.

– Прискорбно, прискорбно, – пробормотал похожий на араба переводчик, выражая участие в гибели моего соотечественника от себя лично, а от имени полицейского добавил: – Вам ничего не известно относительно смерти сеньора Сильвестрова?

Я глянул на толстомордого, смахивающего на дружеский шарж полицейского, и ответил:

– Нет. А почему мне должно что-то быть о нем известно?

Джорди Клавер переадресовал мой вопрос Антонио Вердагеру, а затем перевел его ответ мне:

– Вы же из одной страны, да и в пещере вместе были.

– Только это – из одной страны и вместе в пещере были, – пробормотал я. – Мы с ним редко общались. – Я хотел еще добавить, что мы испытывали друг к другу антипатию, но вовремя прикусил язык, подумав, что Вердагер может из этого сделать вывод, будто я причастен каким-то образом к гибели Сильвестрова.

– Вот как? – изрек Антонио в лице Джорди Клавера. – А мне сказали, что вас вместе видели в монастыре Барбера.

И полицейский, и его переводчик уставились на мою персону изучающими взглядами.

Я чуть не поперхнулся, однако успел сглотнуть, ничем не выдав своего состояния, и широко улыбнулся:

– И о чем это говорит?

Антонио Вердагер пожал жирными плечами, сильно обтянутыми форменной рубашкой, когда Джорди перевел ему мои слова и что-то сказал.