Как три мушкетëра - Бушков Александр Александрович
Положил трубку и, уставясь на тетю Фаю уже не так обаятельно, сказал с расстановкой:
– Ребус какой-то получается, тетя Фая. Вы сейчас Вере говорили, что ее загулявший муженек звонил... Только как такое могло быть, если сегодня ни вам никто не звонил, ни вы – никому?
Ее улыбка стала самую чуточку тусклее:
– А с чего ты это взял, Костенька?
Лаврик безмятежно сказал:
– Да с того примитивного факта, синьорина Фиона, что ваш телефон третий день на подслушке.
Он достал удостоверение, сначала подержал, чтобы она успела все прочитать, потом раскрыл и тоже подержал в таком виде достаточно долго.
Послал Мазуру выразительный взгляд, и тот проделал те же манипуляции со своей красной книжечкой. Лаврик сказал доверительно:
– По правде говоря, синьорина Фиона, у нас и другие удостоверения есть, потяжелее, но мы только эти взяли, чтобы лишний раз народ не пугать. Тихо тут, благостно... Ну что, сядем рядком и поговорим ладком?
Он первым уселся в кресло, кивнул Мазуру на другое. Тетя Фая так и стояла посреди гостиной. Ее лицо не исказилось никакими такими гримасами, какие любят описывать авторы скверных детективов – всего-навсего улыбка исчезла с лица, в глазах появилось что-то новое, жесткое. Мазур присмотрелся к ней внимательно: она выглядела моложе своих лет, ничуть не расплылась, в темных некрашеных волосах ни единой седой ниточки. Вполне привлекательная, хорошо сохранившаяся в свои пятьдесят шесть женщина, если бы надумала вдруг выйти замуж за кого-то близкого возрастом, то явно не для того, чтобы разговоры разговаривать. А уж в двадцать два – он прекрасно помнил фотографию из личного дела – и вовсе была красотка.
– Костя... – начала она.
Лаврик бесцеремонно прервал:
– Милая вы наша Фаина-Фиона, помолчите пока, идет? Возмущаться что-то не пытаетесь, права не качаете... Это понятно. Хотите знать, что мне известно. Да ради Бога... – он открыл свою тощую папочку, извлек оттуда несколько фотокопий документов большого формата с подколотым к каждому скрепочной машинописным листом русского перевода, показал ей: – По-моему, достаточно мне известно, а? Тут и личное дело, и подписка, и заявление с просьбой принять в партию... ну, конечно, не в ВКП(6), а в ту, что называлась Партито Национале Фашиста*. Может и приняли бы, но тут из Крыма и немцам, и вашим хозяевам драпать пришлось. Вы посидите пока, помолчите, спешить нам некуда. Мой напарник вашу историю знает в самых общих чертах – бумаги только что подошли, прочитать не успел, так что я уж ему изложу кратенько, чьим он гостеприимством пользовался и чье винцо попивал.
* Национальная фашистская партия — официальное название фашистской партии Муссолини. Прим. автора.
Подчеркнуто не обращая на нее больше внимания, он повернулся к Мазуру.
– Хозяюшка наша – человек интересной судьбы. Родилась в двадцатом, в Неаполе, при крещении получила имя Фиона, а фамилию носила родительскую: Дзанатти. До пяти лет Фионой Дзанатти и прожила. А потом... Папа у нее был коммунист, настоящий, правильный. В двадцать пятом стало известно, что его арестуют в скором времени – и местная ячейка успела ему с семейством устроить выезд в СССР. Здесь всем троим, как тогда водилось, имена-фамилии поменяли на русские. И в школу она пошла уже как Фаина Домбазова. Русский выучила хорошо – ну, пять лет, многое усваивается влет, вокруг только на русском и говорят. Правда, папа постарался, чтобы она не забывала и итальянский – он же рассчитывал когда-нибудь в Италию вернуться. А был он неплохой инженер. И в двадцать девятом, когда началась индустриализация, его направили в Донбасс. Так наша Фаечка и росла – пионерка, комсомолка, отличница. После школы закончила техникум – техникумы тогда были солидные, с четырехлетним обучением. Выучилась на техника-метеоролога. Распределили в Крым. Там она в оккупацию и попала... родители, кстати, погибли при бомбежке. Хорошие были люди, настоящие коммунисты, в кого только доченька удалась... Сказать что-то хотите?
– Костенька, только монстра из меня не делай, – сказала тетя Фая с тем же прописавшимся в глазах колючим холодком. – Я не у немцев служила, в полицаях не состояла, советских людей гестапо не выдавала. Просто... Нужно же было как-то выживать. И есть что-то нужно было, и в Германию на работы не угодить...
Лаврик упорно смотрел только на Мазура:
– Ну вот... А метрика и еще парочка итальянских документов у нашей героини сохранились. Она и пошла к итальянцам. В бумагах об этом ни слова... но она им явно что-то наплела – к дочке коммунистов отношение с самого начала было бы настороженное... Что, интересно?
– Что отец был инженером и политикой абсолютно не интересовался – в Советский Союз приехал исключительно на заработки, как многие иностранцы тогда, – сказала тетя Фая отрешенно. – Что в тридцать седьмом отца с матерью расстреляли, а я каким-то чудом осталась на свободе – но в институт, как дочь врагов народа, не приняли, едва удалось поступить в этот техникум... Они меня мурыжили недели две – видимо, посылали запрос в Италию. Потом вызвали и взяли на работу. Уже как Фиону Дзанатти, документ на это имя выдали, обещали итальянское гражданство, но так и не дали...
– Видишь, Кирилл, как просто? – усмехнулся Лаврик. – Взяли на работу.
– А что здесь сложного? – спросила тетя Фая с проступившей чуть-чуть ноткой агрессивности. – Я на метеостанции работала.
– В Самыш-Буруне?
– Ну да. Что тут скрывать? Метеостанция дело мирное.
– В мирное время, – сказал Лаврик. – Но не в военное. Данные с вашей метеостанции шли и немцам, но в основном станция обслуживала «подразделение 27». Не напомните, что это такое? Запамятовали... Кирилл, «подразделение 27» – это флотилия торпедных катеров, которые в Черном море действовали активнейшим образом. Так что это уже называется чуточку иначе – не «техник-метеоролог», а «вольнонаемная служащая итальянского военно-морского флота». Имеющая кое-какое отношение к военным преступлениям.
– Это каким же?
– Ну, вспомним хотя бы теплоход «Феодосия»...
– В жизни не слышала.
– Верю, – пожал плечами Лаврик. – Очень может быть... – повернулся к Мазуру. – Был такой теплоход. Когда немцы продвинулись на Кубани, в Батуми решили эвакуировать школьников и детсадовцев. Потопили теплоход как раз ребятки из «подразделения 27». Действовавшие на основе метеосводок Самыш-Бурунской станции. Примерно триста детей, около сорока взрослых, экипаж... Никто не спасся. Да много чего торпедники потопили, основываясь на сводках станции...
– Ну, знаете! – воскликнула тетя Фая. – Если так рассуждать, в военные преступники можно записать кого угодно – связистов, ветеринаров, поваров... Все ведь так или иначе работали на войну. Что-то я не помню, чтобы сажали рабочих, которые в Германии делали патроны – а патроны и к карателям попадали, ими женщин и детей расстреливали...
Лаврик продолжал:
– А примерно через полголика наша синьорина Фиона подписала согласие быть тайным информатором ОВРА. Кирилл, помнишь, что это за контора?
Мазур кивнул. Ну да, конечно. ОВРА – тайная полиция Муссолини. Что интересно, это вовсе не аббревиатура, а произвольный набор букв, придуманный самим луче, сказавшим что-то вроле: «Непонятное люлей всегда пугает. Пусть влобавок ко всему еще и ломают голову, что такое ОВРА».
– А что мне оставалось делать? – пожала плечами тетя Фая. – Они меня вытащили из постели ночью, привезли к себе, светили в лицо лампой. Сказали: точно узнали, что мой отец был видным коммунистом, да и мать – членом партии. Так что есть все основания подозревать советскую разведчицу. Чем только ни грозили: изнасилованием, плетьми, тисками для пальцев... А мне было двадцать три года... Я и подписала обязательство. Вот только позвольте уточнить: освещала я не советских людей, которых там и не было, а исключительно итальянцев, и не только с метеостанции. А иногда и немцев: союзники союзниками, но они и за немцами потихоньку шпионили... как и немцы за ними.
