Юрий Пересунько - Искатель. 1987. Выпуск №2
Я молчу. Я понимаю, что он не шутит.
— Ты почему молчишь? — волнуется на другом конце провода Ахалая. — Ты меня понял?
Я понял, как не понять? Капитан Лукшин — это я сам, и, насколько мне известно, ни двойников, ни родственников мужского пола, ни шутников-друзей у меня нет.
10
Утро начинается с того же, чем закончился минувший день: с раздумий. Иной раз чем больше голову ломаешь, тем меньше что-нибудь понимаешь, и именно так все было в данном случае. Предчувствия меня не обманули. В игре действительно участвует какой-то сторонний человек, который ведет странную партию. Он играет ни за нас, ни против нас. Он играет сам по себе. На этом определенность кончалась. Я набросал список лиц, в той или иной степени причастных к этому делу: каждый из них мог оказаться на переговорном пункте вечером шестнадцатого. Среди прочих в этом списке значились Борис Ахалая и даже я сам. Но даже самые невероятные предположения не проясняли образ мыслей и действий таинственного «капитана Лукшина». За каким чертом ему понадобилось называться моим именем? В его действиях чувствовался вызов. Он открыто смеялся над нашим недоумением. Этот человек был где-то рядом, ну вроде как бы вы открываете дверь, а он за ней стоит и в то же время недосягаем, как обитатель преисподней. Лица, квартирующие в этом достойном месте, разумеется, в расчет не брались, хотя в поведении моего двойника и было что-то от лукавого.
В какой-то момент мое смятение заставляет меня сняться с места и двинуться в сторону кабинета шефа. Но, не доходя до него метров десять, я благоразумно поворачиваю назад. О чем мы с ним будем толковать? О моей несостоятельности?
В таком вот настроении меня застает телефонный звонок квартирной хозяйки Ольги. Между нами происходит диалог следующего содержания:
ОНА. Вы просили вам позвонить, если кто-нибудь будет справляться о моей жилице.
Я. И что, справлялись?
ОНА. Пришла открытка.
Я. Я сейчас приеду. Не возражаете?
ОНА. Это ваше дело.
Я. Вы будете дома?
ОНА. Я все время дома. Я, знаете, в таких годах, что без крайней надобности не выхожу.
Я. Приеду через час.
ОНА. Я вас жду.
Мчусь к метро «Ждановская». Дождь, всю последнюю неделю наводивший тоску на москвичей, взял бюллетень. В просветы между тучами нерешительно, как надежда, проглядывает солнце. Это хороший знак.
В парадном меня поджидает первая неожиданность: лифт не работает. Взбегаю по лестнице, по мере приближения финиша отмечая, что моя хваленая спортивная форма не столь высока, как того требуют обстоятельства. Минуту—другую посвящаю тому, чтобы восстановить дыхание, потом звоню.
Открывают немедленно — хозяйка будто караулит за дверью.
— Здравствуйте, Марья Демьяновна, — как можно радушнее приветствую я ее.
— Здравствуйте, — сухо отвечает старуха.
Она в том же виде, в том же состоянии здоровья и в столь же неколебимой уверенности в превосходстве добрых старых нравов над нынешними. Стоит, загораживая проход.
— Вот то, за чем вы пришли.
Хозяйка протягивает мне открытку.
Верчу ее в руках. С облегчением констатирую, что обратный адрес имеется.
— Местная, — говорю я.
— Это уж я не знаю, местная или не местная, — изрекает старуха, публично выказывая свою незаинтересованность. Так уж я в нее и поверил. — От хахаля, наверное.
— Так уж сразу и от хахаля?
— А кто ж еще написать-то ей может! — Хозяйка молчит, словно прикидывая, стоит ли ей продолжать, потом все-таки спрашивает: — Были вы в Брянске?
Отвечаю, что был.
— Ну и что, нашли вашу Морозову?
Как бы ни прозвучал ответ, Ольга больше не будет здесь жить, это я могу гарантировать.
— Ее там нет.
— Я так и думала! — торжественно констатирует цербер в юбке.
— А вы злой человек, Марья Демьяновна, — говорю я и по ответному взгляду понимаю, что эти слова мне при случае припомнят
— Если у вас больше ничего ко мне нет, то позвольте с вами проститься, — скрипит старуха. — Я себя неважно чувствую — пойду лягу.
Она захлопывает дверь. Опускаюсь на два пролета и, остановившись у окна, внимательно изучаю открытку. Четким крупным почерком на обратной стороне выведено следующее:
«ОЛЯ! НАМ НАДО ВСТРЕТИТЬСЯ. ЭТО ВАЖНО! ЖДУ ТЕБЯ В СЕМЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА В СУББОТУ НА СТАРОМ МЕСТЕ.
ПАВЕЛ».Сегодня среда. Вышеупомянутое место известно лишь двоим — отправителю и адресату, к тому же меня не устраивают сроки. Остается обратный адрес.
Нахожу нужное мне парадное. Скрипит старый лифт, останавливается со вздохом. Хлопает его дверь. Искомая квартира — первая справа. Нажимаю кнопку. Непродолжительную тишину оглашает стандартизованный перезвон.
Мне открывает раньше срока постаревшая женщина.
— Вам кого? — спрашивает она.
— Извините, Павел дома? — в свою очередь, спрашиваю я.
— Паша, тебя! — зовет женщина.
Появляется высокий светловолосый парень, одетый в тренировочные брюки и темную рубашку в клетку, лицом похожий на открывшую мне женщину.
— Здравствуйте, — говорит парень.
— Здравствуйте, — отвечаю я. — Вы Павел, верно?
— Он самый.
Представляюсь. Удивление моего собеседника не выходит за рамки обычного. Он приглашает меня в комнату.
Комната как комната: футбольный мяч, магнитофон, гантели, книги. Одно лишь отличает ее от сотен тысяч таких же комнат: множество фотографий Ольги на стенах. Творческий почерк автора кажется мне знакомым. Вспоминаю, что одну из этих фотографий я видел в квартире у метро «Ждановская».
Сообщаю Павлу о поводе своего визита. Разумеется, в тех подробностях, в которых он должен об этом знать, и в ответ выслушиваю сбивчивое и искреннее признание. Сбивчивость объясняется волнением парня. Искренность — его возрастом, Судя по всему, человек он добрый, открытый и честный.
— Мы познакомились три года назад, — рассказывает Павел. — Вместе поступали в университет, на филологический. Я поступил. Ольга не прошла по конкурсу. Я уговорил ее остаться в Москве и на следующий год поступать снова. Она послушалась меня, осталась. Пошла работать секретаршей в какой-то трест. Она и сейчас там работает. В первые полгода мы виделись каждый день, меня из-за этого чуть из университета не выгнали. Первую же сессию завалил, еле выкарабкался. Потом стали встречаться реже. У нее появились новые друзья, не мне чета: рестораны, машины… Учиться она не хотела, даже поступать не пыталась. Говорила, что и так всего в жизни добьется. В общем, жила в свое удовольствие. В последний раз я встретил ее в конце августа. Случайно. Обрадовалась, потащила в Сокольники… Бродили до утра… Как в добрые старые времена… Она была чем-то расстроена, плакала. Говорила, что все надоело, что не может больше так жить… Сказала, что уедет… Я решил ей помочь. Ну не то чтобы помочь — вы понимаете? Я ведь люблю ее. Очень! Всегда любил… Договорился, что перейду на заочный, место на кафедре предложили. Не бог весть что, но нам на первых порах хватило бы… Написал вот эту открытку, просил о встрече…