П. Севастьянов - Искатель. 1967. Выпуск №2
Глава XVII, и последняя
Очная ставка закончилась, и Сергея Сергеича увели. Судя по всему, Учитель объехал своего подопечного и здесь успел: обзавелся алиби, все кивал на какую-то продавщицу. Срок он получит немалый, но это по-прежнему жизнь — не «вышка», не высшая мера, не расстрел, который ждет его, Семена.
Семен сидел перед столом Михеева и жадно смотрел в окно. Серое небо казалось ему неимоверно прекрасным. Оно еще никогда не было таким, чтобы на него хотелось смотреть, не отрывая глаз. Он с трудом отвел глаза и не пожалел, потому что вокруг все было теперь удивительно. Его зрение, обостренное последними неделями жизни, цеплялось за простейшие мелочи, и каждая из них сейчас приобретала баснословную ценность, когда он живет, ест и дышит. Он будто никогда не видел таких чудесных карандашей, такой дивной бутылки с канцелярским клеем.
Семен взглянул на худощавую стенографистку и подумал, что это сказочная женщина. Он готов был встать на колени и молиться на нее, потому что это была последняя женщина, которую видели его глаза.
— Вот посмотрите, Володин. Может, вам будет интересно, — сказал Михеев.
— А-а? — сказал Семен, встрепенувшись.
— Может, вам будет интересно, — повторил Михеев и протянул пачку фотографий.
— Да, да, — алчно произнес Семен и схватил фотографии, будто Михеев мог передумать и взять их назад.
С фотографий смотрело знакомое лицо. Где-то он видел этого человека. Но это было неважно, главное, он держал бесподобные фотографии, потому что они были частицами жизни.
— Узнаете?
— Да! То есть нет!
— Это ваша жертва. Вчера принесли из театра. Здесь его лучшие роли, говорят. Большой был актер. И человек тоже. Жил, думал, работал, и вы все это разом оборвали. Как это несправедливо, как несправедливо, — повторил Михеев и покачал головой.
Семен неистово попробовал бумагу на ощупь — ах, какая это была бумага. Господи, горестно подумал, неужели надо лишаться жизни для того, чтобы понять, как бесценна она?
Эпилог
— А как же Маргасов? Какое он имел отношение к кражам? К убийству актера? — спросил один из авторов Михеева.
— Он здесь ни при чем, — сказал Михеев, копаясь в ворохе папок.
— Но орудия взлома? Орудия взлома были найдены именно у Маргасова? Те самые орудия, которыми… Это были другие? — настороженно произнес второй из авторов.
— Те самые, — буркнул Михеев из-за кучи бумаг.
Ему прямо-таки не нравилось то, что перед ним сидят два автора и вынуждают его расходовать драгоценное время таким несерьезным образом, на этот лишенный интереса и практической пользы разговор. И напрасно авторы пытались придать беседе оттенок непринужденности и интеллектуализма, — кислое выражение не сходило с широкого лица Михеева. Его невыразительное лицо отнюдь не соответствовало облику героя их романа, обладающего тонким умом аналитика.
Лейтенант Зубов, устроивший эту встречу, послал авторам из своего угла подбадривающий жест: ничего, мол, жмите.
— Если Маргасов непричастен к этим преступлениям, чем можно объяснить, ну, то, что инструменты очутились у него за батареей? — спросил первый из авторов.
— Подсунули.
Михеев даже поднял лицо и рассердился: как это авторы не додумались до такой простой вещи? Тогда второй из авторов, человек более осторожный, вкрадчиво сказал:
— Но почему он убежал?
— Он не убежал. Мы сами отпустили. Обязаны были отпустить.
На лице Михеева было написано: ну что еще? Но, видно, на лицах авторов было написано состояние умственной беспомощности, и Михеев вздохнул.
— Маргасов и Володин — старые знакомые, — начал он, словно на уроке, едва не по складам, — стараясь увести в сторону следствие, второй подсунул инструменты первому — словом, избитый прием. Затем его наставник звякнул Маркову по телефону. И Маргасов был взят. Но следствие показало, что тот не причастен. Инструменты отдельно — Маргасов отдельно. Нет причинной связи, как говорят юристы. Но отпустить его так — значит дать понять истинным преступникам, что ничего не вышло. Словом, возбудить их бдительность. Тогда пригласили Маргасова, говорим: так, мол, и так, если хотите помочь нам выявить тех, кто только что подсунул вам мокрое дело, пока не появляйтесь дома. Сделаем вид, будто вы убежали. И он согласился. Вот так!
Михеев был удовлетворен. Он считал свой долг перед навязавшимися гостями исполненным честно. Сложил руки на столе, приготовившись смотреть на их удаляющиеся спины. Если бы он знал, что это короткое оживление только подзадорит их.
— Значит, квартирные кражи и смерть актера — дело рук этого неразлучного дуэта? — спросил автор первый, как бы еще сомневаясь и тем самым стараясь хитро спровоцировать этого не очень-то щедрого на беседу Михеева.
— Их было трое. Веселов наводил. Кроме случая с Крыловым, — сдержанно поправил Михеев и опять ушел в свою броню.
— Веселов привлечен как соучастник. Его делом был поиск дичи. Охотились эти двое, — добавил Зубов.
— Но почему, как у них там говорится, на дело шел один? И дважды его заставали хозяева? — вмешался автор второй.
Михеев не очень-то спешил с ответом. Тогда опять раздался голос из угла.
— Серафим Петрович, разрешите? — спросил Зубов.
— Ну, ну, — буркнул Михеев.
— Вот это-то обстоятельство в конце концов и нас заставило считать, будто орудовал один. Послужило доводом против Маргасова. Ведь, судя по всему, Маргасов был одиноким, нелюдимым человеком, — сказал лейтенант. — Но как же все произошло? Так вот: помните притчу о паспорте Шлепы? Я рассказывал в самом начале? — Авторы кивнули. — Выходит, благородная рассеянность здесь ни при чем. Шлепа в прошлом, он же Сергей Сергеич в настоящем, караулил в подъездах, когда его напарник Семен хладнокровно обчищал квартиры. И с ним дважды повторилось то, что было и в случае с паспортом. Сергей Сергеич от страха терял над собой контроль, — сказал Зубов и откинулся на спинку стула.
— Но позвольте, — безжалостно произнес автор первый. — Он готовил масштабную операцию. Зачем ему понадобились предшествующие кражи? Этот размен на относительные мелочи?
Зубов оттолкнулся лопатками от спинки стула.
— Всеядность, несомненно, — сказал лейтенант, — жадность. Он собирался уйти на дно окончательно и нахапать перед этим сколько руки загребут. Он всю жизнь выжидал после того комического ареста. Прикидывался черт знает кем. И в порядке компенсации хотел унести побольше. Мне кажется, что рассуждал он именно подобным образом. И кстати, об этих кражах. И тут преступники оставили следы, по которым разрабатывались свои самостоятельные версии. Так что дело не только в одной тонкой ниточке: «Нина — водитель такси». Здесь речь идет о более широкой картине поисков.
