Евгений Богат - Искатель. 1969. Выпуск №2
Привязав лодку и надев башмаки, он оглянулся — мальчишка стоял, привалившись к скале, застыв, чуть повернув голову, глядя через плечо в глубь острова, — поза напряженного, тревожного ожидания.
— Полегчало? — весело спросил Элиот. Ему казалось, что их маленькое приключение оправдывает вторжение на чужую территорию, очевидно тщательно оберегаемую хозяином.
Мальчик не шевельнулся. Он напряженно всматривался, чуть повернув голову туда, где сгущались теперь тени от деревьев, и дальше — туда, где возвышалась стена, древняя, темная, массивная, неприступная.
Кил дотронулся до его голого плеча — и тотчас с ужасом отдернул руку. В замешательстве он глянул вниз, на песок. Вот место, где мальчик сидел, вот следы осторожных шагов — сюда, где он стоит сейчас, оглянувшись через плечо, губы полуоткрыты, и легкое, чуть заметное изумление застыло в глазах.
А это? Легкая цепочка следов: от деревьев к скале и обратно в тень. Узкие, едва заметные отпечатки ног, будто босая женщина, едва касаясь земли, приблизилась незаметно к скале и ушла. И сейчас, глядя на эти следы, Кил понял то, что должен был угадать с первого раза тогда, заглядывая в узкую щель, удивляясь поразительной живости скульптуры, естественности поз женщины и ребенка.
Он знал все древние предания греков. И воспоминание об одном из самых ужасных вдруг обожгло его: конечно, Горгоны!
Сестры: Медуза, Евриала и Стено. Со змеями вместо волос на голове, такие страшные, что, глянув на них, человек немедленно обращался в камень.
Теперь он знал, кто построил стену, почему она уходила в море, монолитная, высокая, без ворот и дверей, кого и от кого она защищала.
Нет, не английская семья Гордонов — куда более древняя семья: Горгоны. Медуза была убита Персеем, но Стено и Евриала — они ведь бессмертны!
Бессмертны. Господи, невозможно! Миф. И все же…
Несмотря на ужас, почти автоматически отмечал он удивительное совершенство статуи. Чуть повернутая голова, зрачки расширены, глаза начинают наполняться удивлением: едва заметное изумление, проблеск… и локоны на лбу, как рожки у Пана. Блистающие, не успевшие высохнуть капли, и рваная рубаха на каменных плечах.
Пан из самоцвета. Но Пан с трещинкой. Тонкая, она сбегает от переносья ко рту, губа рассечена, проблескивают зубы. Этакий белозубый растрескавшийся шедевр.
Элиот услышал легкий шелест. Шорох одежды… удивительный аромат… Он знал, что нельзя оборачиваться, нельзя! — медленно обернулся и посмотрел…
Перевел с английского А. КИСТЯКОВСКИЙЛеонид ПАСЕНЮК
ВОЛОСАТЫЙ КИТ
Рисунки Н. ГРИШИНАНикаких предчувствий, никаких волнений. Меня беспокоит разве только мой синтетический плащ — зеленый, как болотная тина, такой же холодный, скользкий и вдобавок расползающийся по швам. Все остальное в норме: в бухту Командора я наведывался и раньше, в прежние годы, дорога туда мне знакома; кроме того, со мной идет спутник — молодой алеут Гена Бадаев.
— Не промокнем, — сказал он, имея в виду мой плащ, — У нас тут примета: если ветер меняется против часовой стрелки, погода будет хорошая, если по часовой, жди слякоти. Нынче против.
Еще засветло переваливаем остров. В начале июня тундра лежит сырая, не везде в низинах растаял снег. Карабкаемся в обход таких мест по увалам. Нагрузились основательно, дней на шесть хода, но вид могуче засиневшего вдали Берингова моря как бы сразу уменьшил вес наших рюкзаков.
Вот и берег! В нос бьет йодистый запах водорослей — так вдыхаешь лекарство, сулящее избавление от недуга. Меня всегда приятно будоражит запах йода — разумеется, не больничный, а именно этот, поднимающийся из глубин океана, долетающий вместе с брызгами, оседающий острыми кристалликами в траву. Как-то вольнее дышать, когда чувствуешь вкус воздуха, настоянного на луговых травах, на хвое, на, непостижимых водных толщах!
Итак, пахнуло от воды свежестью и простором, какими-то маленькими личными открытиями. А может, и большими, как знать заранее! Здесь везде по берегу таится много всякого добра, чаще бесполезного, но тем не менее дразнящего воображение.
Мне, кроме всего прочего, хотелось бы пополнить свою коллекцию зубов китообразных.
То и дело наклоняюсь что-либо поднять: моток нейлоновой веревки, синтетический флакон-уродец, зуб морского льва. Пронзительной желтизной засветился впереди сосудик из-под лимонной кислоты — у него вид натурального лимона. Отвинтишь пробочку, сожмешь сосудик — и капнет из него в чай две-три жидкие дробинки концентрированного солнца. На сосудике так и вытиснено: «Поцелуй солнца».
Так проходит день, потом ночевка в запущенной юрташке, на речке Буян, потом еще день. На следующую ночь останавливаемся в юрташке, которая и вовсе имеет вид печальный. Давно здесь не жили охотники за песцами — их промышляют не каждый год, стараясь сохранить этих пушистых обитателей острова. Чтобы истопить печку, устанавливаем на чердаке ржавый огрызок трубы и обкладываем его битым кирпичом — не ровен час еще юрта загорится.
Отсюда до бухты Командора уже близко. Решено с утра сходить туда налегке. В бухте, где два с лишним века назад стояли обтянутые шкурками неосторожных песцов землянки потерпевших крушение беринговцев, можно и теперь найти мелкие стеклянные бусы — команда Беринга возила их с собой для обмена с местными жителями. Бусы — предмет вожделения всех охочих к сувенирам командорских туристов.
Но в общем-то речь здесь пойдет не о бухте. Уже возвращаясь оттуда, мы столкнулись с оленями. С опозданием заметив нас, они тихо глядят в упор, силясь разобраться в наших намерениях.
— Скорее доставайте фотоаппарат, — шепотом говорит Гена.
Делаю несколько снимков из засады, а потом еще бегу за оленями вдогонку. Сунув аппарат обратно в рюкзак, оборачиваюсь к морю — и тут мне бросается в глаза более чем наполовину замытая песком туша. Она лежит как раз в полосе прилива, и ее уже захлестывает волной. Вся она под цвет песка, вся ее унылая свалявшаяся шерсть… да, шерсть… Это-то меня и озадачивает. Кроме того, туша имеет странную форму, отнюдь не напоминающую строгую, как бы цельнолитую форму кита. Да китов и не бывает волосатых. По крайней мере не было до сих пор. Но это и не сивуч, покрытый желтовато-рыжей шерстью, уж сивучей-то я хорошо знаю, когда-то даже охотился на них. Нет, это не сивуч, это что-то более чем в два, а может, и в три раза длиннее сивуча. И притом волосатое! И этот явственно обозначенный, остро выпирающий, как у коровы, хребет…