Игорь Бестужев-Лада - Отвага
«Обо мне ведь это…» — подумал Митрохин и оглянулся по сторонам. А Мартынов продолжал:
— И это очень горько, товарищи. Горько за то, что эти парни не до конца поверили в строительство, испугались первых же трудностей. — Он говорил что-то еще, но Колька уже не слышал, вышагивая по хлюпающему весеннему снегу. Было стыдно. Стыдно за себя.
Вертолет должен был скоро прилететь, и Николай, жалкий и потерянный, сидел в общежитии и перелистывал старый номер «Крокодила». Лободов залил теплой водой круг сушеной картошки и теперь вскрывал консервные банки — к ним должны были прийти в гости девчата-штукатуры, и Гена хозяйничал за кухарку, отправив всю бригаду в магазин за водкой. Митрохин несколько раз шмыгнул носом, но бывший бригадир даже не повернулся на звук. Он вообще делал вид, что в комнате нет никакого Митрохина, бывшего плотника его комсомольско-молодежной бригады. Неожиданно дверь распахнулась настежь, в комнату заскочил Стасик. Он махнул Кольке, вытер пот со лба.
— Ну, ты чего расселся? Вертушка уже над сопками гудит.
Лободов, старательно нарезавший хлеб тонкими ломтиками, замер с буханкой в руках, через плечо посмотрел на Николая. Митрохин нерешительно встал, как двухпудовую гирю, оторвал от пола почти что пустой чемодан, сказал:
— Ты прости меня, Гена. — Он опустил голову. — Ты не думай плохо, но я не потому уезжаю, что трудно тут, просто мне надо матери и сестренке денег в деревню выслать. — Он постоял в нерешительности, шагнул к ухмыляющемуся Стасику. — Пойдем…
Молчавший до этого Лободов оттолкнул Митрохина, загородил собой дверь, сказал:
— Давай раздевайся обратно. А ты, — Колька увидел, как бригадир одной рукой подтащил Стасика к себе и его синие, глубоко запавшие глаза вдруг стали совсем белыми, — ходи отсюдова, пока вертолеты летают…
И от этих воспоминаний стало стыдно за ту слабость, которая едва не увела его со стройки. Митрохин глубоко вздохнул и, зачерпнув горсть сухого, колючего снега, провел им по лицу, словно сбрасывая неприятное для него воспоминание.
Когда возле машины ярко заполыхал костер, на душе посветлело. Правда, тепло чувствовалось только вблизи, но от одного вида огня было легче. Стараясь не думать о застывшей пояснице и немеющих пальцах, Жарков терпеливо откручивал болты поддона. «Главное — дотянуть до рассвета. Дотянуть до рассвета», — твердил он себе. Хотя и не знал, чем может помочь рассвет.
Онемевшие пальцы потеряли чувствительность, гаечный ключ вырвался и упал на гайки, разложенные на куске брезента. Тогда Сергей перевернулся на бок и медленно вылез из-под машины.
С подветренной стороны у костра было непривычно тепло и уютно. Мирно, как бывало в детстве, трещали сосновые ветки, сучковатый северный стланик. И если бы не ветер и колючая поземка, которые прибивали огонь к земле, да не свирепый мороз, уносящий в бездонное небо все тепло костра, можно было бы лечь на живот и долго-долго смотреть на пляшущие языки пламени и вспоминать детский дом, толстую и необыкновенно добрую воспитательницу тетю Паню или жену Наташу и маленького Борьку.
Волоча здоровенный сушняк, подошел Митрохин. Бросив толстый ствол, выдавил с хрипом:
— Тяжелая зараза!
Он снял рукавицы и, присев на корточки, протянул руки к огню.
Помолчали.
Понемногу оттаивая у костра, Сергей чувствовал, как слабость разливается по телу, потянуло в сон. Чтобы не расслабиться, он скинул рукавицы и, зачерпнув пригоршню сухого колючего снега, стал яростно растирать лицо. Спать сразу расхотелось, и только поясница все так же тягуче ныла. «Не хватало еще, чтобы приступ свалил», — со страхом подумал Сергей, вспомнив, как два года назад его ЗИЛ застрял на небольшой речушке, по которой уже вовсю шла шуга, и ему пришлось переходить вброд ледяной поток. Тогда-то и свалил его впервые радикулит.
Захотелось есть. Жарков искоса посмотрел на Митрохина, спросил безо всякой надежды:
— У тебя, случаем, сухарь не завалялся?
— Откуда? — Колька виновато улыбнулся. — Может, кипяточку согреть? Говорят, здорово помогает.
— Давай. У меня полпачки «грузинского» осталось, так что — живем. — Жарков проводил глазами Митрохина, который полез в кабину за чаем, мысленно обругал себя, что не прихватил в рейс куска мяса. «А кто знал, что так получится? Собирался в спешке, да и до базы каких-то восемьдесят километров».
Круто заваренный чай горячей волной прошел по груди. Жарков и Митрохин молчали, жадными глотками пили отдающую дымом жидкость, и от этого становилось как-то легче.
— Поспать бы еще чуток, — сказал Митрохин.
— Под машиной, — ответил Жарков и, взяв, топор, начал рубить звенящее на морозе дерево.
После чая совсем расхотелось лезть под днище ЗИЛа, в эту холодную щель, где через минуту начинало ломить поясницу, немели пальцы. Но лезть было надо, и Сергей, чтобы не думать об этом, снова стал вспоминать детдом. Помнится, он обещал тете Пане обязательно навестить их после армии. Но вот и демобилизовался, два года уже шоферит на стройке, а обещание свое так и не выполнил.
— Знаешь, Никола, а мы в детдоме часто мечтали попасть в какой-нибудь переплет, чтобы потом на весь мир по телевизору показывали.
— Уж лучше не попадать, — ответил Митрохин рассудительно.
Прошел еще час этой бесконечной ночи. Сергей уже не мог более десяти минут вылежать на снегу и каждый раз все дольше и дольше отогревался у костра. Да и за эти минуты он мало чего успевал сделать. В какой-то момент он позабыл растереть щеки и подбородок, и теперь они нестерпимо болели. Но особенно донимали руки. Сначала немели кончики пальцев, затем бесчувственными становились кисти, гаечный ключ приходилось держать двумя руками.
Наконец Жарков открутил последний болт и начал снимать поддон. Заляпанный смерзшимся маслом и какой-то грязью, смешанной с бензином, оголился картер. Сергей аккуратно положил поддон на снег, подсветил переносной лампой, выискивая поломку. Из нижней шейки шатуна выглядывал рваный кусок вкладыша.
Сергей машинально сбросил правую рукавицу, взялся голой рукой за влажную от бензина и масла шейку…
Острая боль пронзила пальцы, Сергей вскрикнул, рванул руку, увидел на шатуне лохмотья кожи. Не успев еще сообразить, что произошло, с ужасом смотрел на кровоточащие пальцы.
— Чего это ты? — с тревогой спросил Колька, нырнув под машину.
Стиснув зубы, Сергей натянул рукавицу, выбрался к костру, сказал глухо:
— Все! Отыгрался дед на скрипке.
Распухшие подушечки пальцев начали покрываться кроваво-грязными волдырями. Выть хотелось от боли и от оплошности. И как это он, битый-перебитый шофер-трассовик, мог допустить такую глупость. Устал, наверное. Сергей почти со злостью посмотрел на сменившего его и ковырявшегося теперь под ЗИЛом Митрохина. Был бы напарник понадежнее, а этот…
