Владимир Тучков - И на погосте бывают гости
– Слушай, приезжала бы. А?
– А что, соскучился?
– Не то слово! Весь извелся!
Стрелке это очень понравилось. Хоть она, конечно, и уловила в тоне Танцора изрядную театральность. Но без театральности получилось бы пошло и противно. А так – просто отлично. И она со своей стороны поддала пару:
– А рвешь ли ты, дорогой, волосы на голове? Посыпаешь ли оголенные участки пеплом?
– Не то слово! Приедешь, так уже и не узнаешь. Уже приходится в шапке ходить, голова стынет.
– Ну что же, приедем – посмотрим.
– Приезжай. А?
– Хорошо. Встречай госпожу у подъезда. Будешь дверь открывать. А то я тут от этого дела совсем отвыкла. Через полчаса буду.
Через полчаса во двор начал въезжать ослепительно белый автомобиль. Секунд через пятнадцать, когда он выполз из-за угла дома всем своим необъятным телом, стало ясно, что это «Кадиллак-Эльдорадо». Лимузин остановился рядом с прибалдевшим Танцором.
Распахнулась передняя дверь. Из неё важно вышел человек в сюртуке с галунами и в фуражке с кокардой. Подошел к задней дверце и распахнул её, согнув позвоночник в пояснице точно на двадцать градусов. Из чрева американской мечты появилась Стрелка с необычайно значительным выражением лица.
Водитель, получив двести долларов, распрямился и приложил к козырьку ладонь.
Танцор, за то, что он всего лишь отворил подъездную дверь, поднес сумку и подвез госпожу на лифте до нужного этажа, получил стодолларовую купюру.
Стрелка была довольна.
Соответственно был доволен и Танцор.
Поэтому остаток дня они посвятили сексу. Стрелка потому, что, несмотря на молодость, уже входила в пору, которая называется «знойной». Танцор потому, что любил знойных женщин. А еще, но, может быть, и прежде всего – пытался таким образом заглушить дурные предчувствия, именующиеся страхом.
Однако если бы его в тот момент кто-либо спросил: «Ты занимаешься сексом для того, чтобы не было страшно?» – то он, несомненно, плюнул бы вопрошавшему в рожу.
***Утром тревожные ожидания и дурные предчувствия материализовались в полной мере. Примчался Следопыт и рассказал, что этот скот опять убил и порезал на куски Изольду.
– Я же тебе говорил, – орал он, бегая по квартире кругами, – надо было мочить! Кому, блин, поверил! Ну, а теперь ищи ветра в поле!
– Ничего, никуда не денется, – начал успокаивать Следопыта, но более всего, конечно же, себя, Танцор. – Встретим на Лубянке. Когда он попытается ту тетку, в «Фольксвагене», прикончить. Я все прекрасно помню. И место, и цвет машины. Так что никуда, на хрен, не денется.
– Что же он – последний кретин, что ли? Чтобы на рожон переть? Не придет он на Лубянку!
– Я все же думаю, что он подчиняется жесткой программе. Место преступления, время, объект и все такое прочее. Ведь он же опять убил все ту же Изольду. Кстати, седьмого или вчера?
– Седьмого.
– Ну, вот видишь! А что ещё известно?
– Все примерно то же самое, что и в первый раз. Кроме пакета с мухоморами. Поскольку Стрелки не было. Та же самая чужая голова, Гуськова. И опять картинку подкинул. Ту же самую.
– Ну, и отлично! Все покатилось по тем же самым рельсам.
– Блин, я не верю! То же, да не совсем. Он ведь прекрасно знал, что мы сели в машину и уехали. Бояться некого.
Стрелка с большим интересом и с точно такого же размера недоумением выслушала эту склоку. Естественно, она ничего не помнила. Пришлось рассказывать ей всю историю с начала и до конца.
Впрочем, где-то посередине, с того момента, когда Танцор спятил и решил, что он и есть невменяемый Маньяк, она начала стремительно вспоминать события первого цикла. Вплоть до мельчайших подробностей. Ну а когда дошли до клуба «Куклы», то остановила Танцора:
– Нет, не надо. Эта мерзость мне теперь каждую ночь снится. Только я думала, что это ночной кошмар. Не более.
Потом рассказали, как почти месяц каждое утро ездили в лес и мочили Маньяка. Конечно, Танцор мочил, а Следопыт подстраховывал.
– Так надо было по следу идти. С собакой! Что же вы такие тупые-то!
– Да уж какие уродились. Не всем же такими, как ты, быть. Острыми, – огрызнулся Следопыт. – Да и спросить у тебя нельзя было. Ты мне каждое утро пыталась ботинком голову проломить.
– Так чего её беречь-то, раз тупая?
Во избежание мордобоя при помощи ботинок Танцор решительно пресек надвигающуюся склоку. И попытался продолжить, – о том, как собрались поставить последнюю точку. И как ничего из этого не вышло.
Однако Следопыт не дал ему это сделать, изложив историю на кладбище по-своему. То есть с применением по отношению к Танцору весьма уничижительных эпитетов. Наиболее мягкими из которых были «слюнтяй» и «чистоплюй херов». Танцор не возражал.
– А ты знаешь, я бы точно так же поступила, – сказала Стрелка тихо и серьезно. – Мне до сих пор жалко его. Его лечить надо… Он же больной. Совсем больной.
– А помнишь, как он тебя в «Куклах» чуть сам не залечил на хрен?! – взвился Следопыт, не найдя у Стрелки поддержки. – Помнишь?! Кащея, блин, Бессмертного пожалела! Нет уж, на хрен! Теперь у нас для него совсем другое лекарство. Калибр – девять миллиметров. Хватит, блин! Нажалелись!
– Да, конечно, – согласилась Стрелка. – Но все же…
– Никаких «все же»!
– А что Дед? – поинтересовалась Стрелка.
– Мы все это время его не трогали. Так что завтра придется с ним пару часиков повозиться, – ответил Танцор. – Он ведь тоже ничего не помнит. Но у него процесс вспоминания идет под виски нормально. Что бы мы делали, если б он был трезвенником?
Наступило четырнадцатое сентября. Танцор загримировался чуть ли не под тинейджера, а из Следопыта сделал что-то среднее между литературным критиком и сутенером.
– Ну, – сказал Танцор, – Дед, ночуешь у нас. А то я уже охренел рассказывать, что и как было. Потому что завтра будет опять седьмое сентября.
Дед пробурчал что-то вздорное и нелицеприятное. Но выкобениваться не стал.
В половине одиннадцатого сели в джип, потому что машину Танцора Маньяк прекрасно знал, и поехали на Лубянку.
Припарковались так, чтобы можно было сразу выбраться из дурдома, который тут начнется в полночь, и быстро свалить. Замочив, естественно, перед этим Маньяка.
До беснования голографического Феликса оставалось минут сорок. Достали стволы. Навинтили глушители. На всякий случай. Хотя наверняка, когда начнется коллективное помешательство, никто не обратит внимания и на пушечный выстрел.
Закурили. И стали ждать молча. Потому что не один уже день только и делали, что прокручивали всевозможные варианты. И в конце концов выбрали оптимальный.
Без десяти двенадцать все было как обычно. Феликс неподвижно стоял светящимся истуканом. Мимо шныряли машины, шурша шинами на мокром асфальте. Мрачно возвышалось здание ФСБ с потушенными окнами. Впрочем, «Детский мир» был ненамного веселей.
